заметить, вкручивал лампочку против часовой стрелки.
– Что диван? – осторожно спросил я. Слишком уж свежа в памяти была та катавасия вокруг транслятора, что сопровождала мой первый день в Соловце. И любое упоминание дивана не в научном контексте вызывало у меня безотчетную дрожь и острое желание прикинуться фантомом.
– Его съели… – Эдик утешающим жестом держал руку на корнеевском плече. А может, и не утешающим, а удерживающим – дабы Витька в порыве горя не начал крушить все вокруг. На полу и так валялись осколки чего-то стеклянного, обрывки всякого бумажного и ошметки подозрительно органического. Витька всему отдавался с воодушевлением – будь то созидание или разрушение.
– Кто съел? – осторожно уточнил я. Витька как-то давно не рассказывал о своих опытах с живой водой, и в мою душу закралось страшное подозрение. На всякий случай я мысленно очертил вокруг себя круг. А потом, вспомнив последние достижения психотерапии, воздвиг и мысленную зеркальную стену.
– Откуда я знаю, кто? – огрызнулся Корнеев. Подозрение в моей душе окрепло.
– Мы предполагаем, что это не моль, – вежливо сказал Амперян, скромно прикорнувший на углу стола.
– Почему? – подобные уточнения кормили мое подозрение гигантскими порциями.
– Потому что материал его обшивки не относится к числу тех, что ест моль, – терпеливо пояснил Амперян. – Насколько я знаю, моль предпочитает…
– Кстати, а вы знаете, что жрет не сама моль, а ее личинки? – зачем-то брякнул Роман.
Витька издал горестный вздох и схватился за голову.
– И что… – осторожно спросил я. – Все совсем так плохо?
– Как ты считаешь, если три магистра сидят и горюют – это совсем плохо или не совсем плохо? – парировал Роман, отступая в сторону и давая мне взглянуть на пациента, который, по их мнению, был скорее мертв.
Диван являл собой печальное зрелище. Даже, я бы сказал, душераздирающее.
Справедливости ради, надо сказать, что он всегда выглядел несколько неопрятно – неудивительно, учитывая, что Витька гонял его и в хвост… то есть и в спинку, и в подлокотник. В комиссионке вряд ли бы дали за него больше десяти рублей. Витька всегда с гордостью говорил, что именно так и должен выглядеть настоящий магический инструмент – а все эти ваши блестящие штучки и прочее пижонство суть бесовское замыливание глаз и увод в сторону от истинной сущности вещи.
Но в этот раз корнеевская печаль была обоснованна.
В самом центре дивана зияла обрамленная мохрами ткани дыра с неровными драными краями. Словно что-то то ли пыталось забраться в диван – то ли, наоборот, выбраться из него. И ни первый, ни второй варианты мне, прямо скажем, не понравились.
Я поежился и отодвинулся подальше, подумывая, не укрепить ли зеркальную стену кирпичами.
– А починить его того… никак нельзя? – ощущая, впрочем, всю глупость своего вопроса, поинтересовался я.
Корнеев бросил на меня уничтожающий взгляд. За моей спиной что-то зашипело и запахло паленой бумагой.
– Нельзя, – тихо сказал Эдик. – Это же старинная работа, теперь уже такое не делают.
– Ну кто мог это быть! – взвыл Корнеев. – Кто? Мальчик с пальчик мстит? Но то же была просто шутка! Пространственные черви? Их еще в том году случайно на рыбалку выгуляли! Магический континуум пожрал самое себя?
Я не совсем понимал, о чем говорит Витька, – но вот именно эта дыра выглядела как-то подозрительно знакомо. Было у меня такое чувство, что…
– А идею мыши уже рассматривали? – вслух спросил я.
– Мышь? – махнул рукой Эдик. – Но это… ах…так… банально…
– Ну не знаю, диван погрызен весьма материально, – пожал я плечами.
Роман почесал голову, присел на корточки и внимательно вгляделся в дыру. Потом поморщился и осторожно запустил туда руку.
– Смотри, – предупредил его Эдик. – Оно там еще может быть. А конечности у нас отращивают пока только в рамках экспериментальной программы. И не факт, что новая будет соответствовать твоему биологическому виду.
Роман снова поморщился – на этот раз что-то нащупав в глубине дивана.
– Как минимум теперь мы знаем, что оно живое, – мрачно процедил он.
– Почему? – осведомился Амперян.
Роман, продолжая морщиться, вытащил руку и показал нам раскрытую ладонь.
– Вот же скотина! – взвился Корнеев. – Мало того, что диван сожрала, так еще и нагадила туда!
Магистры сидели подавленные. Кажется, что банальность мыши убила их не хуже, чем сам поврежденный диван.
Пришедший через полчаса Камноедов подтвердил мою версию про мышь и пустился в пространные воспоминания о том, как во времена Готфрида Бульонского на их обоз напали дикие лесные мыши. Вскоре к обсуждению muridae подключился Киврин, возразивший, что при дворе Ивана Грозного шастали такие мыши, что камноедовских лесных одним ударом хвоста поперешибли бы – а вскоре и Хунта, уточнивший, что самые правильные
