Сергей Владимирович чуть заметно кивнул, не разжимая бескровных губ.
– Я с вами?
Козет.
Нет, друг. Ты и так сделал больше, чем мог. И больше уже не сделаешь.
– Нет, Сан-Саныч. Объясни все Шефу… что сможешь. А я буду через сорок минут. Ирина!
– Идем.
Я бросился в коридор, на лестницу, через главный ход – наружу. Даже не спрашивая, где мотоцикл, что было сил припустил по дороге к бетонному заводу. Ирина не отставала. Молча и без вопросов, как мы обычно и действуем в боевом режиме.
Так и есть. Возле темной «Волги» – бойцы спецназа и два спеленатых бандитских тела. Тут же и мотоцикл. Без лишних слов я забрался на заднее сиденье. Ирина тут же села впереди и дернула ногой стартер.
– На Ленина нужно, – крикнул я ей сквозь шум мотора, – к Дому культуры строителей. Там через дорогу аптека, круглосуточная. Нам туда. А потом на Матюху. Там я покажу.
– Держись крепче! Не стесняйся.
Теперь главное – успеть.
Эпилог
На удивление, нас с Козетом не четвертовали.
И даже не колесовали. Да что там, даже в кипятке ни разу не сварили и кожу предпочли не сдирать. Больше скажу, морщась и гримасничая, Сергей Владимирович после скрупулезного «разбора полетов» вынужден был признать целесообразность всех наших действий. В том числе – подчеркну – и моих тоже, как это ни странно. В той их части, разумеется, о которой я счел нужным ему сообщить. Ирина знает чуть больше. Знает и молчит.
После всех событий он стал чуточку другим, наш начальник. Да и мы, скорей всего, тоже. Все мы растем, меняемся, как-то меняем мир вокруг себя. А этот измененный нами мир бумерангом пытается и нас слегка покорежить.
И все это – как школьную домашку выполнять без черновика.
Все набело, с первого раза. Без права на ошибки и помарки. Точнее, это право все же присутствует, как мы с вами раньше выясняли, но оно как раз и находится в той самой обойме роковых выстрелов, меняющих мишень-действительность самым непредсказуемым образом.
И только немногим дано знать, куда полетит пуля. Замечу – не куда
Только к чему эти знания?
Эти избыточные и никому не нужные знания. Эта лишняя ветка в переросшем кустарнике. Лишний язык пламени в лесном пожаре. Этот лишний кружок волн вокруг булькнувшего на глубину булыжника. Насколько его хватит? Кому он поможет и что он изменит?
Все суета.
Все тлен, если… если, вопреки собственным инстинктам и заветам равнодушной матушки-Природы, ты начинаешь жить не только для самого себя, всеми правдами и неправдами выгрызая свое жизненное пространство. Если ты осмеливаешься попирать устои эволюции и позволяешь себе безрассудство заботы о других людях. Нет, не родственников. И не соседей. Не братанов, не земляков, не одноклассников и не сослуживцев. Просто других. Посторонних. Чужих и даже не всегда хорошо к тебе относящихся.
Слов нет, это легко делать, имея в запасе целую жизнь.
Или, как в моем случае, не в запасе, а уже за плечами. Не предполагая, а зная результат. Или, как в случае с Полиной, – две жизни за плечами и целую галактику повторяющихся на твое усмотрение дней. Не жалко кое-что и пожертвовать для других.
А если жизнь одна?
А если дни неповторимы и уникальны, как сетчатка глаза?
Становится как-то жалко разбазаривать это сокровище на посторонних. И муторно от понимания, что делать это просто жизненно необходимо. Не для кого-то, а для самого себя… все больше и больше нелюбимого…
А вы, кстати, знаете, что Полина умерла?
Да. Это так.
Умерла на следующий же день после гибели ее отца, Богдана Вуйчика. Без всякого сомнения, хорошего и порядочного человека. Близкая подруга ее мамы, тетя Таня нашла девочку утром мертвой в ее же собственной постели. На тумбочке рядом обнаружили новую и практически нетронутую коробку снотворного, не хватало только двух таблеток. Даже стакана с водой не было, чтобы запить. Так проглотила.
Считаете, что самоубийство?
Отнюдь. И даже не случайная передозировка. Лекарство, по сути, безопасно. И в крови нашли лишь остаточные компоненты транквилизаторов, и то в
