передумает. Что же в результате? Он, само собой, нарушил своё слово, как я, кстати, и предполагала с самого начала. Да ты сама посмотри на этого неудавшегося наемника. Грязный, оружие и снаряжение у него отобрали, сам смахивает на раздавленный кусок дерьма…
– А ведь ты завидуешь мне, – так же тихо сказала Рут. – Поэтому тебя сейчас так корёжит. С тобой он спал, как с обычной шлюхой, а меня он любит. Чувствуешь разницу?
С лица Касси медленно сползла торжествующая ухмылка.
– Хорошо сказано, обезьянка, – прошипела она. – Жаль, что он больше не напишет роман, где все смогут прочитать эти твои красивые предсмертные слова.
Я видел как палец Касси выжимает слабину спускового крючка, и понимал, что не успеваю ничего сделать. Слишком маленькое расстояние было от моей груди до дульного среза «Ингрэма», чтобы попытаться уклониться от пули – и в то же время слишком большое, чтобы рвануться вперед и выбить оружие из руки «всадницы».
Но я не собирался уклоняться. Я только хотел оттолкнуть в сторону Рут, в надежде, что она успеет выхватить пистолет…
К сожалению, Рут тоже не собиралась спасать свою жизнь. Она спасала мою, рванувшись вбок, прикрывая меня своим телом!
И не успела.
В мою грудь словно стальной кувалдой долбанули. Я не удержался на ногах и рухнул на спину, при этом видя, как на меня падает Рут, срезанная очередью.
Она падала навзничь. Я слышал, как отрывисто тявкает автомат Касси… и видел, как с каждым этим тявканьем сотрясается тело Рут. Я больше не умел ускорять личное время, но всё равно с ужасом наблюдал, как словно в замедленной съемке на спине девушки взрываются маленькие кровавые фонтанчики сквозных ранений. В такие моменты время само замедляет свой бег, чтобы человек мог осознать происходящее…
Я понимал, что тоже получил как минимум одну пулю, но захлестнувшее меня отчаяние отодвинуло боль далеко на второй план. Отчаяние – и ярость. Нереальная. Захлестнувшая меня, словно цунами. Дающая силы наплевать на ранения, боль, слабость, на всё, что может помешать принять на себя удар падающего тела девушки, одновременно выхватывая «Беретту» из ее кобуры.
В Зоне и на войне у любого огнестрельного оружия патрон всегда дослан в патронник. И для того чтобы выстрелить, нужно лишь щелкнуть предохранителем и нажать на спусковой крючок. Я не видел, куда стреляю, мое лицо накрыли роскошные волосы Рут. Но мне и не надо было видеть цель.
Я стрелял на звук выстрелов «Ингрэма», который всё никак не замолкал. И стрелял я не пулями, а частичками себя, посылая в Касси всю ту боль, которую она мне причинила, только сейчас осознавая, что значила для меня Рут. Еще живая Рут…
Наконец «Ингрэм» захлебнулся, как затыкается лающая бешеная псина, башку которой проломили ломом. Может быть, я попал. А может, у Касси просто закончились патроны и сейчас она меняет магазин, чтобы продолжить месить свинцом безвольное тело Рут.
Я не мог этого допустить. Превозмогая накатившую на меня адскую боль в груди, я ужом выскользнул из-под тела девушки. Это было легко. Свежая кровь – хорошая смазка, и ее было предостаточно.
Перехватив опустевший пистолет кастетным хватом на манер молотка, я ринулся к Касси…
Но бить, убивать, рвать на части было больше некого.
«Всадница» лежала на спине, затылком в луже из собственной крови и мозгов, а на месте ее больших, красивых глаз зияли два пулевых отверстия. Когда стреляешь не пулями, а своей ненавистью, пули обычно сами находят цель, словно цепные псы, спущенные с поводка.
Странно, но мне было совершенно не жаль Касси. Вроде бы многое нас связывало вместе, и я не только секс имею в виду. Но нет, не было во мне ничего даже отдаленно похожего на жалость. На земле лежал просто труп, которых в Зоне сколько было и сколько еще будет. Один из многих. Наверно, дело в том, что вся моя жалость и боль остались там, позади, на серой траве, обильно политой кровью Рут.
Я повернулся и бросился к ней, уже видя, уже понимая, что с такими ранами не живут. Касси всадила в девушку практически весь магазин, и грудь Рут представляла собой кровавое месиво…
Но она была еще жива!
Когда я наклонился над ней, она открыла глаза, улыбнулась и прошептала:
– Ты жив, любимый… Живи дальше… Помни…
И – всё. Она продолжала смотреть на меня, и в ее глазах застыл целый океан любви – настоящей, нерастраченной, искренней. Только вот жизни в них больше не было…
Сталкеры не плачут. Зона быстро иссушает в нас всё человеческое, в том числе и слезы. Поэтому я завыл, словно волк, потерявший свою волчицу.
Этот вой рвался из груди против моей воли, и если бы не он, я б, наверно, задохнулся от горя. Только когда теряешь любимого человека, осознаешь, насколько он был тебе дорог. Рут и правда сначала доставала меня своей любовью, потом я, как последняя сволочь, пользовался ею. И вот сейчас, когда эта девушка ценой своей жизни спасла мою, меня накрыло запоздалое чувство понимания, что никто и никогда больше не будет любить меня так, как она. А также осознание того, насколько дорога для меня эта девочка, которой больше нет…
