кинематографическая революция была неизмеримо дороже, чем реальная.
Есть некоторая надежда, что в Европе больше не будет кровавых революций. Хотя народ и сейчас бунтует. Алиса видела в Дюссельдорфе трансляцию уличного бунта в каком-то немецком городке. Я спросила ее:
— Как это выглядит?
— Необаятельно.
Вот ее рассказ: «Все валят валом по улице, потом кто-то выходит из толпы и начинает с бешеной энергией портить вещи: подойдет к будке телефонной и колотит по ней до тех пор, пока она не завалится. А машины вдоль обочины… они такие беззащитные, притихшие, словно прячут свои лакированные бока, а по ним колотят палками, бутылками, железными прутьями. Витрины вспыхивают осколками стекол и опадают. А уж орут все!
Полиция не вмешивается. Главная ее задача — чтоб смертоубийства не было, ну и, конечно, сдерживать протестующий народ в неких рамках.
Следом за протестующей толпой тихо и неприметно движутся специальные машины с ремонтниками, которые тут же вставляют стекла, чинят фонари, оживляют умершие телефоны. Наверное, так и надо».
Именно! Дайте людям выпустить пары, чтобы большей беды не было. Безумие, конечно, вымещать зло на вещах, тобой не построенных, тебе не принадлежащих. Но разум здесь молчит. Так в быту доведенный до отчаяния некто из семьи брякнет об пол любимую чашку или вазу с цветами. Посмотрите, я разбил самое дорогое. Уже за это меня надо пожалеть. А революции, по-моему, есть сгусток отрицательной энергии, и энергия эта не в меньшей мере зависит от пятен на солнце, чем от воли людей. Последнее, как вы понимаете, мое мнение, Алиса здесь ни при чем.
Доехали, поставили машину в тени дерев и двинулись к желтым, необычайно плотным строениям, раскинувшимся могучей панорамой. Это и есть Версаль.
Право слово, я его совсем не так себе представляла. Я думала, что Версаль — это сады и фонтаны, а здесь глазам предстало что-то терракотовое, словно и не рукотворное, а созданное силами природы. Под ногами ни травиночки, вокруг ни деревца. Только дворцы и бронзовый памятник Королю-Солнцу. Памятник так ловко поставлен, что венценосная его голова поднимается выше крыш. Подошли поближе, и памятник стал вполне соразмерен, а дворцы обступили нас плотно. Площади словно втягивают тебя внутрь всей композиции.
Путеводитель сообщил нам, что это не площади, а дворы. Двор министров — самый большой, потом идет Королевский — поменьше, затем Мраморный — он вымощен черным и белым мрамором. И по-прежнему нигде ни травинки, только колонны, черные крыши, высокие и светлые окна.
Как оказалось, сады находятся с другой стороны дворцового комплекса. Дворец дивный, стройный, но если обрисовать его карандашиком — просто вытянутый прямоугольник. Невольно сравниваешь его с Петергофом. Русскому сердцу милее кудесник Растрелли, у нас золото не экономят, у нас храмы сияют, как праздник.
Широченная площадь перед дворцом плавно перетекает в лестницу, сады разнесены далеко по бокам. Там, где у нас в Петергофе море, у них пруд… Не впечатляет.
Версаль начал свою жизнь как охотничий дом Людовика XIII. Не просто дом, конечно, а замок из кирпича и камня — архитектурный шедевр XVII века. Людовик XIV, обидевшись на Фронду и Париж, решил перенести сюда свою резиденцию. Первый замок был построен на холме. Резиденция короля с массой служб должна была быть огромной, поэтому насыпали еще один холм. Вокруг болота, их надо было осушать, для этого строились дренажи.
С водопроводной системой что-то у них не заладилось уже при строительстве, даже в период расцвета Версаля нельзя было включить все фонтаны разом. Сейчас они и вовсе бездействуют. Фонтаны не просто бездействуют, они высохли, как Сахара, стали пыльными и безжизненными. По обнаженному дну в пыли, в переплетении труб скачут воробьи. У статуй вид уставший и отрешенный, пожили они, пожили. Сейчас им нужен только покой.
Путеводитель утверждает, что с мая по сентябрь в первое воскресенье каждого месяца устраивается праздник «Водная феерия», когда в течение часа, а именно с 16 до 17 часов, работают все фонтаны. Для русских, избалованных Петергофом, а на худой конец ВДНХ, это звучит насмешкой.
Сад, или парк, не ухожен, хотя все путеводители хором поют, что комплекс полностью отреставрирован. И нет здесь никаких «феерических версальских пейзажей». Старые названия: роща Бального танца, роща Аполлона, роща Королевы — не придают праздничности пыльным деревьям с беспорядочным подлеском. Правда, лестницы «в тени грабов» есть, и аллеи выходят к обещанным водоемам. Сейчас это прудики с заболоченными берегами и нечистой, стоячей водой.
Главное богатство Версаля — это просторы, там столько воздуха и неба! И когда стоишь на верхней площадке и поводишь глазом по дворцам, потом по долам… Сознаюсь, я просто не готова к встрече с Версалем, а может быть, не поняла здесь чего-то главного. Здесь глупо звучат слова — ухожен или неухожен. Многие считают наше Михайловское образцом работы хранителя с «доставшимся ему материалом». А по-моему, это ужас.
Я была в Михайловском три раза, и если в первый раз, когда Гейченко еще не развернулся в полную силу, у меня было твердое ощущение, что Пушкин незримо присутствует в своей вотчине, то в третье свое посещение я уже не сомневалась: дух поэта насмешливо ухмыльнулся и улетел прочь… в Болдино или в Одессу.
Михайловское отстраивалось с интенсивностью Черемушек и стало истинным туристическим комплексом. Уже возвели старую усадьбу Ганнибала, от которой остался один фундамент, там и сям выросли дома соседствующих помещиков, на болотистой низине в затишке встала ветряная мельница, место для нее выбрали сообразно эстетическим вкусам, а будет она работать или нет, дело десятое. Более того, в округе была восстановлена сильно поредевшая в
