белой кровати. Понять сущность происшедшего они не успели. Объясняю детали этого дела. Хозяин виллы, которого Кривцов называл Мэтр, приехал в Пализо на следующий день после нашего ночного визита. По каким-то только ему ведомым соображениям он не стал сообщать полиции о своей страшной находке. Всю последующую ночь Мэтр потратил на то, чтобы избавиться от трупа. По случайности полиция нашла останки (или часть их, не буду уточнять, мне от этого делается тошно) очень быстро. Не будь нашего объявления в «Юманите», полиции и в голову бы не пришло, что уважаемый Мэтр замешан в это дело.
Как обошлись с этим господином в полиции, я не знаю. Но уж, наверное, по головке не погладили. Наверняка здесь вскрылись махинации с произведениями искусства. Больше на эту тему говорить не буду. Подробностей я не знаю, наврать с три короба легко, но не хочется. Разбирайся потом с французской полицией за разглашение следственной тайны…
Павлик, Ангелинин сын и мой издатель, никак этого не хочет понять и поэтому говорит:
— Ну теть Маш, расскажите, как Пьера ловили.
— Не знаю я.
— Не знаете, так сочините. Там наверняка были погони, выстрелы, так эффектно все можно сделать.
— Павлик, мальчик дорогой, я ничего в этом не понимаю. Про Пьера я знаю сущую ерунду. Помнишь, на диктофоне было записано слово Сен-Лазар. Шик подумал, что это улица, а на ней банк. Оказалось, что это название гостиницы, из которой должен был позвонить Пьер. Договор с клиентом был такой: позвонить по сотовому телефону с определенного телефона, именно из фойе этой гостиницы. В противном случае клиент просто не брал трубку.
— Теть Маш, а это вы откуда узнали? Сознавайтесь! Пьера поймали, да?
— Ну да, да… Письмо я получила из Парижа. И еще… Ключик на шее был просто амулетом, его Пьеру какая-то красавица подарила, мол, это ключ от моего сердца, носи его всегда.
— И еще один вопрос. Последний. Об этом надо более подробно написать. Что вы чувствовали, сидя в подвале? Страх, ненависть, обиду за предательство… Что?
А это, Павлуш, не твое дело.
Ну и как мне прикажете отвечать? Да и поймет ли он меня, если я скажу, что была в подвале счастлива?
Вот и конец всей истории. Только два слова на прощанье. Так сказать, постскриптум. Перечитывая свои заметки, я вдруг обнаружила, что выгляжу в них очень меркантильной. Чуть что, перевожу франки в рубли и в стоимость чашки кофе. Это от бедности. А подруги подыгрывали мне, чтоб я не чувствовала себя ущербной. Я принадлежу к тем многочисленным русским, которые были средним классом, а стали голытьбой. К вам я обращаюсь, старые русские. Бедность не унизительна. Не гонитесь за богатством, виллами и модными тачками, но откладывайте рублик на светлый день. На черный не надо, нас и так похоронят. А светлый день — это поездка через кордон. Когда вы накопите малую толику денег, вы сможете прорубить личное окно в Европу и выйти в великий мир. Там вы все время будете считать копейки: выпить ли вторую чашку кофе, позволить ли бокал вина?.. Но это все ерунда. Главное добраться до места, а смотреть на Рим, Париж или Амстердам можно бесплатно.
Рассказы
«Экий ты смешной какой» (рассказ сельской учительницы)
Вася Шаликов никогда не был грозой учителей, он не грубил, не ломал стульев, не устраивал пожаров в школьной уборной, он просто не хотел учиться. В глубине души я уверена, что он и не мог учиться, постижение наук было для него занятием противоестественным, а ходил он в школу только потому, что понимал — все равно заставят, не отвертишься.
Вышеупомянутое сочинение было написано на уроке внеклассного чтения. Ученики должны были кратко изложить содержание повести Гоголя —
