планирую спать с тобой. Хотя с удовольствием посмотрю, как ты напиваешься.
– Это еще зачем?
– У людей развязывается язык, когда они пьяны. А мне позарез нужно узнать, кто ты.
Он присел рядом, наши плечи соприкоснулись, и я, не задумываясь, придвинулась к нему плотнее. Контакт. Кожа к коже. Разговор рецепторов и импульсов. Всего одно прикосновение способно заменить тысячу слов, сколько ни говори. Потому что этот язык куда древнее языка слов.
– Кто я? В каком смысле? – спросила я.
– У человека, которого заносит на другой конец земного шара, всегда есть
Моя история… Она очень проста. Жила-была девочка, которая не хотела быть собой. Да и кто бы захотел быть загнанной серой мышкой, которой не даны ни талант, ни смелость, ни красота? Я была полна решимости и решила прыгнуть выше головы. Сказано – сделано. Оказывается, меньше чем за год можно переписать свою программу, создать себя новую, устроить себе другую жизнь и судьбу. Протянуть руку и взять то, что тебя манит. Теперь эта девочка делает вещи, от которых у нормального человека полезут глаза на лоб: например, ворует у мужчин-знаменитостей сперму и продает ее тем, кому она нужна. Но эти «нормальные люди» просто не знают, какой славный ребенок родился у Мэтта Блисса! Если бы были в том соборе и видели маленькую руку среди кружев, тянущуюся к невообразимо высокому церковному своду, они бы не посмели судить меня. Пока благодаря тому, что я делаю, рождаются дети, Бог не впишет мое имя в список тех, кто отправится в ад.
– Моя история – вот она: официантка из Дублина выиграла пару тыщонок в лотерею, потом, не глядя, ткнула в карту мира пальцем, и он уперся в Кейптаун. Потом купила билет на самолет, и вот она здесь…
– Ты официантка? – спросил Боунс, протягивая мне бокал, наполовину наполненный светло-золотистым вином.
– Ага.
– Прилетела из Дублина?
– Так точно.
Боунс пристально посмотрел на меня и снял сосиску со шпажки и впился в нее зубами.
– И почем нынче билеты из Дублина до Кейптауна? – поинтересовался он, жуя.
«Чтоб я знала».
– А что? Хочешь смотаться домой?
– Возможно.
– К родителям? Или?..
– К отцу, – ответил Боунс, скармливая Сэйнту кусочек сосиски. – Старик скучает.
– А твоя мама? – Я тут же заметила, как помрачнел мой приятель. Черт, с мамой точно не все в порядке.
– Умерла десять с лишним лет назад.
– Моя тоже, – зачем-то сказала я. – Три года назад.
– Вот как. Надо бы нам свести наших папаш. Пусть сходят в паб вместе, пропустят по стаканчику, обсудят сиськи официантки, – мрачно ухмыльнулся Боунс. – Ой, прости. Сиськи официантки отменяются…
– Я никогда не знала отца. – Я сделала глоток вина и откусила от сосиски. М-м, как вкусно. Кажется, это лучшее, что я ела за последние полгода. – Но, может, это и к лучшему. Он бы мной не гордился…
– Да ладно, – сказал Боунс. – Я уверен, он бы каждый день выпивал по стаканчику, благодаря Господа за такую дочурку, как ты.
– Пфф… Спасибо, конечно, но, если у тебя когда-нибудь родится дочь, молись, чтоб она не была такой, как я.
– О, надеюсь, меня минует сия чаша, – сказал он, грея руки над огнем.
Совсем стемнело. Сэйнт и Патрик лежали рядом, их шерсть блестела в сиянии костра. Я прихлопнула севшего на руку комара, отхлебнула вина и спросила:
– Ты не любишь детей?
Боунс взял у меня бокал и отпил глоток. Я уже не надеялась получить ответ, когда он сказал:
– У моей матери случился сердечный приступ, когда я в шестнадцать лет сбежал из дому. Мой отец – офицер ВВС в отставке – расписал на годы вперед мою блестящую военную карьеру, а потом он планировал вовлечь меня в дела семейной компании. А мне не хотелось провести в армии свои лучшие годы, а потом с оружием в кобуре – оставшиеся. Я хотел жить в свое удовольствие, хотел свободы и драйва. Мотаться по миру, спать в дешевых отелях, разбивать машины, кадрить девушек в барах… Отец не мог смириться с этим грандиозным планом самоуничтожения и посоветовал мне или подать документы в военную академию, или проваливать к чертям. И я свалил. Без гроша в кармане. Мать с сердечным приступом увезли в госпиталь в тот же день, а на следующий ее не стало. Отец обвинил меня в случившемся, я обвинил его, и целых восемь лет мы не хотели друг друга знать…
– Ого, – изумленно выдохнула я.
– Потом меня попустило, и я приехал к нему мириться. И вот уже пять лет я – примерный сын, который разбирается на досуге с тонкостями семейного
