оказались тупыми. Будучи гостем, он, конечно, не подал виду, но вскоре заметил, как Джошуа почти машинально провел большим пальцем по лезвию своего ножа. Увидев этот жест, Мэри побледнела и чуть не лишилась чувств.
После завтрака они все вышли на лужайку. Мэри собирала букет, поэтому обратилась к мужу:
– Сорви мне несколько чайных роз, дорогой.
Джошуа подтянул к себе куст роз, растущий перед домом. Стебель согнулся, но оказался слишком прочным, чтобы сломать его. Тогда он сунул руку в карман, чтобы достать нож, но тщетно – на месте его не оказалось.
– Одолжи мне свой, Джеральд, – попросил Консидин, но и у его друга ножа не было, поэтому Джошуа вернулся в столовую и взял нож со стола. Он вернулся обратно, пробуя его лезвие пальцем и ворча: «Что, черт побери, случилось со всеми ножами в доме? Кажется, их лезвия разом затупились…» Услышав это, Мэри поспешно отвернулась и ушла в дом.
Джошуа попытался срезать стебель тупым ножом, подобно деревенским кухаркам, перерезающим шеи птице, или школьникам, отрезающим кусок бечевки, и в итоге справился с этой задачей, хоть и не без труда. Розы на кусте росли густо, поэтому он решил срезать большой букет, но не смог найти ни одного острого ножа в буфете, где держали столовые приборы. Тогда Консидин позвал жену и, когда она пришла, сообщил ей об этом. Мэри выглядела такой взволнованной и такой несчастной, что он догадался, в чем подвох, и спросил у нее, потрясенный и обиженный:
– Хочешь сказать, что это твоих рук дело?..
– Ох, Джошуа, я так боялась! – перебила его она.
Консидин замолчал и сел, по его лицу разлилась бледность.
– Мэри! – произнес он. – Так ты мне не доверяешь? Я бы никогда в это не поверил.
– О, Джошуа, Джошуа, – умоляюще воскликнула она, – прости меня! – и горько заплакала.
Джошуа на несколько мгновений задумался, потом сказал:
– Я понимаю. Лучше нам покончить с этим, иначе мы все сойдем с ума.
И с этими словами он выбежал в гостиную.
– Куда ты?! – почти взвизгнула Мэри.
Джеральд понял, что хотел сказать Джошуа: он не собирается из-за суеверия довольствоваться тупыми столовыми приборами. Поэтому доктор не удивился, увидев, как его друг вошел в дверь веранды, держа в руке большой кукри[77], который обычно лежал на центральном столе. Ему его прислал брат из Северной Индии. Это был один из больших охотничьих ножей, наносивших страшный урон во время рукопашной схватки воинов-гурков с врагом во время восстания. Очень тяжелый, но так равномерно сбалансированный, что в руке казался легким, с острым, как бритва, клинком. Таким ножом можно разрубить овцу пополам.
Когда Мэри увидела, как ее муж вышел из комнаты с ножом, она вскрикнула в ужасе, и у нее сразу началась такая же истерика, как прошлой ночью.
Джошуа подбежал к ней и, видя, что жена падает, бросил нож и попытался ее подхватить. Однако он опоздал всего на секунду, и оба друга одновременно в ужасе вскрикнули – Мэри упала прямо на обнаженное лезвие.
Когда Джеральд подбежал, он увидел, что во время падения левая рука молодой женщины задела клинок, лежащий в траве. Лезвие перерезало несколько мелких сосудов, и из раны хлынула кровь. Перевязывая рану, доктор показал Джошуа, что сталь перерубила обручальное кольцо.
Они отнесли бесчувственную Мэри в дом. Когда, через некоторое время, она пришла в себя, рука ее висела на перевязи, но сама женщина совершенно успокоилась и повеселела.
– Цыганка чудесным образом была близка к правде, – обратилась она к мужу. – Слишком близка, чтобы нечто подобное повторилось, дорогой.
Джошуа наклонился и поцеловал ее раненую руку.
Возвращение Абеля Бехенны
Небольшой корнуоллский порт Пенкасл в начале апреля выглядел веселым. Казалось, солнце после долгой и суровой зимы появилось на небе уже надолго. Скала резко и четко выделялась на фоне размытого синего неба, там, где оно встречалось в тумане с далеким горизонтом, а море имело цвет настоящего корнуоллского сапфира, приобретая глубокий оттенок зеленого изумруда над бездонной глубиной под скалами, где мрачно разинули пасти тюленьи пещеры. Трава на склонах выгорела и пожелтела. Шипы на кустах дрока были пепельно-серыми, но их золотисто-желтые цветы устилали горный склон, и этот поток прерывали только каменные осыпи, и цветущие кусты превращались в пятна и точки, пока совсем не исчезали там, где морские ветры проносились над выступами скал и уничтожали растительность, подобно вечно работающим воздушным ножницам. Вся эта холмистая местность с ее телом бурого цвета, разбавленным всплесками желтого, напоминала колоссальных размеров овсянку.
Вход в маленький залив находился со стороны моря, между высокими утесами, а за ним возвышалась одинокая скала, пробуравленная множеством пещер и отверстий, проходя сквозь которые, море во время шторма издавало громогласный рев и выбрасывало фонтаны брызг и пены. От этого места он извивался, подобно змее, на запад, охраняемый у входа двумя небольшими полукруглыми причалами слева и справа. Они были грубо сооружены из темных плит, поставленных вертикально и скрепленных большими балками и железными скобами. С этого места вода струилась по скалистому руслу полноводной
