чтобы его называли молодым человеком, отправился самостоятельно изучать окрестности дома, одного из его братьев не смогли найти, а другой, узнав о том, отец приглашает его на прогулку, умудрился – случайно, разумеется, – упасть в бочку с дождевой водой. Мальчика пришлось сушить и заново переодевать, а так как его одежду еще не распаковали, то это, конечно, невозможно было сделать без задержки.
Мистер Маркем не получил полного удовлетворения от прогулки. Он не встретил ни одного из соседей. Не то чтобы вокруг было мало людей – казалось, что в домах и коттеджах полно народу но люди появлялись или в дверях домов далеко позади Артура, или на дороге далеко впереди. Проходя мимо, он видел их макушки или белки глаз в окнах или за углом в дверном проеме. Единственный разговор, который у него состоялся, был неприятным. Он произошел со странным стариком по имени Сафт Тамми, от которого обычно не слышали ни слова, разве что когда он произносил вместе со всеми «Аминь» во время молитвы. Его единственным занятием было ожидание у окна почтовой конторы с восьми утра доставки почты в час дня, после чего старик относил сумку с письмами барону в соседний замок. Остальную часть дня он проводил на скамейке в той продуваемой ветрами части порта, куда выбрасывали рыбные отходы, остатки наживки и домашний мусор и где обычно с удовольствием пировали утки.
Так вот, когда Сафт Тамми заметил приближение мистера Маркема, он поднял взгляд, обычно направленный в пустоту перед его скамейкой, словно ослепленный вспышкой солнечного сияния, протер глаза и заслонил их ладонью. Затем вздрогнул и обличающим жестом воздел руку к небу.
– Суета сует, говорит проповедник. Все есть суета. Парень, выслушай своевременное предостережение! Берегись ландышей полевых, ибо они не знают тяжкого труда, они не прядут, и все же Соломон во всем своем великолепии не наряжался одним из них. Парень, парень! Твое тщеславие подобно зыбучему песку, который поглощает все, что попадает в его пределы. Берегись тщеславия! Бойся песка зыбучего, подстерегающего! Следи за собой! Осознай свое собственное тщеславие! Ты должен встретиться лицом к лицу с самим собой, и тогда ты познаешь роковую силу своего тщеславия! Осознай его и раскайся, пока зыбучий песок не поглотил тебя! – Сказав так, старик замолчал и вернулся на свою скамью, как прежде неподвижный и с ничего не выражающим лицом.
Маркем невольно почувствовал, что его расстроила эта тирада. Только из-за того, что ее произнес человек, который казался безумцем, он готов был отнести ее на счет некой эксцентричной демонстрации шотландского юмора или дерзости, но торжественность этого пророчества – ибо оно выглядело именно так – делала невозможным подобное толкование. Тем не менее, он твердо решил не уступать насмешкам, и, хотя пока что не видел в Шотландии ничего, что напоминало бы ему хотя бы килт, был твердо намерен носить свой наряд.
Вернувшись домой меньше чем через полчаса, Артур обнаружил, что все члены его семьи ушли на прогулку, несмотря на головную боль и прочие неприятности. Решив воспользоваться представившейся возможностью, он заперся в своей гардеробной, поменял костюм горца на другой, фланелевый, и лег поспать. Когда же шумное возвращение семейства разбудило его, мистер Маркем тотчас же снова надел свой наряд и явился в гостиную пить чай.
Во второй половине дня он больше никуда не ходил, но после обеда снова надел шотландский наряд – к обеду он, разумеется, переоделся в обычный костюм – и в одиночестве отправился на берег моря. К этому времени Артур пришел к выводу, что должен мало-помалу привыкать к наряду горца, пока тот не станет для него обычной одеждой. Легко различая в первом свете луны тропу между песчаными холмами, он вскоре вышел на берег. Был отлив, и песок стал твердым как камень, поэтому Артур прошагал на юг почти до конца бухты. Здесь его внимание привлекли два отдельно стоящих утеса чуть дальше линии дюн, и он пошел к ним. Добравшись до ближайшего, мистер Маркем взобрался на его вершину и уселся там, с высоты пятнадцати-двадцати футов наслаждаясь красивым мирным видом пустынного песчаного берега. Луна поднималась над мысом Пеннифолд, и ее свет как раз коснулся вершины самой дальней из Шпор, примерно на расстоянии трех четвертей мили. Остальные скалы тонули в темных тенях, но по мере того как луна поднималась все выше, обе Шпоры, а потом и пляж постепенно заливал свет.
Довольно долго мистер Маркем сидел и смотрел на восходящую луну и все увеличивающееся по мере ее восхода освещенное пространство. Затем он, обратившись к востоку и подперев подбородок ладонью, стал смотреть на море, наслаждаясь покоем, красотой вида и ощущением свободы. Рев Лондона – темнота, напряжение и усталость городской жизни, – казалось, ушел куда-то, и он жил в тот момент более свободно и возвышенно, чем когда-либо прежде. Артур смотрел на сверкающую воду, которая постепенно подкрадывалась по ровному песку все ближе и ближе, – начинался прилив. Вскоре он услышал очень далеко на берегу крик.
«Рыбаки перекликаются друг с другом», – сказал себе мистер Маркем и огляделся. Каково же было его потрясение, когда он, несмотря на внезапно наступившую вокруг темноту из-за скрывшего луну облака, увидел на мгновение на вершине противоположной скалы лысый затылок и гленгарри с громадным орлиным пером. То было его собственное изображение! Артур отшатнулся, нога его соскользнула, и он начал беспомощно съезжать вниз, на песок между двумя скалами. Его не испугала возможность упасть, так как песок был всего в нескольких футах под ним, к тому же все мысли занимала фигура или подобие его самого, которое уже исчезло. Мистер Маркем был готов спрыгнуть, так как это виделось ему самым легким способом достичь твердой земли. Все произошло за считанные секунды, но человеческий мозг работает быстро, и, уже готовясь к прыжку, Артур увидел, что песок под ним, только что ровный и твердый, как мрамор, как-то странно дрожит и трясется. Мистера Маркема охватил внезапный страх; колени его подогнулись, и вместо прыжка он соскользнул вниз по скале, попутно оцарапав голые ноги. Коснувшись песка, ступни погрузились в него, как в воду, и Артур утонул в нем по колено, прежде чем успел понять, что попал на зыбун. Он отчаянно ухватился за скалу, чтобы не погрузиться еще глубже, и, к счастью, нащупал выступ, в который сумел инстинктивно вцепиться. Попытался закричать, но дыхание перехватило, и, только сделав над собой большое усилие, он смог издать хоть какой-то звук. Потом крикнул еще раз бедняге показалось, что звук собственного голоса вернул ему мужество, благодаря чему ему удалось продержаться на скале, за
