потом сделал скользящую петлю и взял ее в руку. Затем он двинулся вдоль противоположной от Малькольмсона стороны стола, не сводя с молодого человека глаз, пока шел мимо, а потом вдруг оказался перед дверью. Тут Малькольмсон осознал, что его загнали в ловушку, и попытался сообразить, что делать. Что-то в неотрывном взгляде судьи действовало на него завораживающе, и он не мог отвести от него глаз. Студент увидел, как судья приближается, по-прежнему держась между ним и дверью, и вдруг поднял петлю и метнул в сторону жертвы, будто желая ее заарканить. Сделав огромное усилие, Малькольмсон отпрыгнул в сторону, и веревка со стуком упала рядом с ним на дубовый пол. Судья опять поднял петлю и попытался заарканить Малькольма, все время неотрывно глядя на него злыми глазами. Попытки следовали одна за другой, и всякий раз студенту с большим трудом удавалось уклониться от петли. По-видимому, судью не разочаровывали неудачи, и он играл с несчастным, как кошка с мышью. В конце концов, доведенный до крайнего отчаяния, Малькольмсон быстро огляделся. Лампа разгорелась сильнее и довольно хорошо освещала комнату. В многочисленных дырах, трещинах и провалах дубовых панелей он видел глаза крыс, и это давало ему некоторое осязаемое утешение. Вновь оглядевшись, молодой человек увидел, что веревка от сигнального колокола облеплена крысами. Каждый ее дюйм был покрыт ими, но все новые твари появлялись из маленького круглого отверстия в потолке, откуда она выходила, и под их тяжестью колокол начинал раскачиваться.
«Бам!» – язык прикоснулся к колоколу. Звук получился очень тихий, но колокол только начинал раскачиваться, скоро звук станет громче.
Услышав звон, судья, который до этого не отрывал глаз от Малькольмсона, посмотрел вверх, и выражение дьявольского гнева появилось на его хмуром лице. Его глаза так и горели, словно раскаленные угли, он топнул ногой так громко, что, казалось, содрогнулся весь дом. Ужасающий удар грома раздался в небе, когда он слова поднял петлю, а крысы сновали вверх и вниз по веревке, словно пытались выиграть время.
На этот раз, вместо того чтобы бросить свой аркан, судья приблизился к жертве, по пути расправляя петлю. В самом его присутствии было нечто такое, что по мере его приближения парализовало Малькольмсона, и несчастный застыл неподвижно, словно труп. Он почувствовал, как ледяные пальцы судьи дотронулись до его горла, когда тот надел на него веревку. Петля затянулась сильнее. Обхватив руками застывшее тело студента, судья отнес его к дубовому стулу и поставил на сиденье, потом взобрался на стол, протянул руку и схватил конец раскачивающейся веревки сигнального колокола. Когда он поднял руку, крысы с писком бросились бежать и исчезли в отверстии потолка. Взяв конец петли, охватившей шею Малькольмсона, судья привязал ее к висящему концу веревки колокола, а потом спрыгнул на пол и выдернул стул из-под ног студента.
Когда зазвонил сигнальный колокол в доме судьи, быстро собралась толпа. Появились фонари и факелы, и вскоре молчаливые люди уже спешили к проклятому месту. Они громко стучали в дверь, но ответа не было. Тогда горожане взломали дверь и вбежали в большую столовую во главе с доктором.
Там, на конце веревки большого сигнального колокола, висело тело студента, а на лице изображенного на портрете судьи застыла злобная улыбка.
Скво[59]
В то время Нюрнберг еще не пользовался такой популярностью, как в последние годы. Ирвинг[60] еще не играл Фауста, и само имя этого старого города было почти неизвестным основной путешествующей публике. Мы с женой проводили вторую неделю нашего медового месяца и, естественно, хотели, чтобы к нам присоединился еще кто-нибудь. Поэтому, когда веселый незнакомец, Элиас П. Хатчесон, приехавший из Истмейн-сити в Блидинг Галч, округ Марпл-Три в штате Небраска, встретился нам на вокзале Франкфурта и небрежно заметил, что собирается взглянуть на «патриарха всех древних городов Европы» и что, по его мнению, долгое путешествие в одиночестве способно отправить умного, активного гражданина прямиком в сумасшедший дом с диагнозом «меланхолия», мы поняли этот вполне прозрачный намек и предложили объединить усилия. После, сравнивая свои заметки, мы обнаружили, что каждый из нас предпочитал говорить неуверенно или с сомнением, чтобы не выказать горячего энтузиазма, так как это был бы не слишком удачный комплимент успешности нашей супружеской жизни. Однако мы все испортили, оба начав говорить одновременно и в ту же секунду одновременно умолкнув, а потом опять заговорив одновременно. Как бы то ни было, дело было сделано, и Элиас П. Хатчесон присоединился к нашей компании. Мы с Амелией сразу же заметили приятную выгоду: вместо того чтобы ссориться, как раньше, мы, под сдерживающим влиянием третьего спутника, при каждой возможности начали обниматься по углам. Амелия заявляет, что с тех пор она, основываясь на этом опыте, всем своим подругам советует брать с собой на медовый месяц друзей. Итак, мы вместе обошли Нюрнберг и получили большое удовольствие от метких замечаний нашего заокеанского друга, который, судя по своеобразной речи и отличному запасу необычных приключений, мог бы сойти со страниц романа. Мы приберегли напоследок посещение такой достопримечательности города, как Бург, и в назначенный день вышли за городскую стену с восточной стороны.
Бург стоит на скале, возвышающейся нал городом, и невероятно большой ров охраняет его с северной стороны. Нюрнбергу повезло в том, что его никогда не разоряли; в противном случае он не сохранился бы в таком идеальном состоянии, как сейчас. Этот ров не использовался уже много столетий, и теперь на его дне разместились открытые кафе и сады; в некоторых из них буйно разрослись деревья. Бродя вокруг стены и греясь на жарком июльском солнышке, мы часто останавливались полюбоваться раскинувшимися перед нами видами, и особенно – обширной равниной, усыпанной городками и деревушками и окаймленной синей полосой холмов, словно с ландшафтов Клода Лоррейна[61]. От них мы всегда с новым восторгом обращали взор к самому городу, с его тысячами причудливых древних фронтонов и красными крышами в акре друг от друга, испещренными слуховыми окошками одно над другим. Немного правее от нас возвышались башни Бурга, а еще ближе стояла мрачная Башня пыток, которая была, да и сейчас является, должно быть, самым интересным местом в городе. Много веков легенда о «Железной деве» Нюрнберга передавалась из поколения в поколение в качестве примера ужасной жестокости, на которую способен человек; мы давно предвкушали, как увидим ее, и вот наконец-то перед нами ее
