Перед глазами стояли темные тени вьетнамских солдат, как призраки скользящие вдоль дороги. Это были не мальчишки – им было лет по тридцать-сорок. Они служили в армии пожизненно. И Майклу очень хотелось убивать их.
– А когда все закончилось, – продолжал Конор, – я вернулся и обработал часового.
Низенькая девушка в черном кожаном лифчике и коротенькой кожаной юбочке уселась на табурет у стойки рядом с Конором и облокотилась о бар, зазывающе улыбаясь и стараясь привлечь к себе внимание.
– То есть я отрезал ему уши. Это не легко было сделать. Я отхватил только верхнюю часть, это и на ухо-то не было похоже. Я как будто бы не понимал, что делаю, как будто вовсе не был собой в тот момент. Я пилил, пилил и пилил, пока ухо не осталось наконец у меня в руках, а голова не шлепнулась в грязь. Тогда пришлось перевернуть его и начать все с начала.
Девушка, которая прослушала весь разговор, встала, прошла через бар и стала что-то шептать на ухо другой местной девице.
– И что ты сделал с этими ушами?
– Закинул подальше в лес. Я не извращенец.
– Да, – согласился Пул. – Надо действительно быть извращенцем, чтобы держать такую гадость у себя.
– Хорошо сказано, – отозвался Конор.
3
Телефон, издававший перед этим какие-то странные жужжащие звуки, затих, затем вновь включился. Конор Линклейтер оторвался от журнала с голыми девицами, купленного в “Пэтпонге”, и спросил Майкла:
– А ты когда?
– Что когда?
– Подписал карту.
– Примерно через месяц после того, как объявили о том, что будет трибунал. После вылазки в Долину А-Шу.
– В конце сентября, – сказал Конор. – Я хорошо помню этого парня. Я тогда собирал трупы.
– Да, точно.
– В тоннеле, где хранились запасы риса.
– Именно этот.
– Старина Мики! Ну ты даешь!
– Не знаю, как я мог это сделать. Мне до сих пор все это снится в ночных кошмарах.
Сквозь шуршание телефона пробился наконец голос телефонистки, сообщившей, что Майкла соединяют. Пул взял трубку, чтобы оговорить с женой, но перед глазами его все еще стояла картина трупа, лежащего на мешке риса, от которого он отпиливает мачете уши выкалывает ему ножом глаза.
Первым тело увидел Виктор Спитални, который вышел из тоннеля, довольно улыбаясь и бормоча что-то одобрительное.
Тишину в трубке нарушали коротенькие попискивания, как будто на огромном пространстве от Бангкока до Уэстерхолма соединялись в воздухе, позвякивая друг о друга, какие-то невидимые цепочки.
Пул взглянул на часы. Семь часов вечера в Бангкоке, семь утра в Уэстерхолме.
Наконец он услышал хорошо знакомые звуки гудков американской линии, которые тут же резко прервались, вновь уступив место каким-то странным звукам. Затем послышались гудки, видимо, уже его домашнего телефона.
Раздался щелчок, означавший, что работает автоответчик. Видимо, Джуди либо еще в постели, либо внизу, на кухне. Майкл прослушал послание Джуди. Когда прогудел сигнал, он сказал:
– Джуди? Ты дома? Это Майкл.
Он подождал и позвал еще раз:
– Джуди?
Майкл уже приготовился повесить трубку, когда услышал наконец голос жены:
– Так это ты... – произнесла Джуди безо всякого выражения.
– Здравствуй. Я рад, что ты ответила.
– Я, наверное, тоже. Ну что, детишки резвятся на солнышке?
– Джуди...
