– Мистер Андерхилл, думаю, вам пора нас покинуть.
– Это Билли Риц? – спросил я. Мы стояли под одним и тем же дождем, но Фонтейн почему-то выглядел не таким мокрым, как я. Фонтейн, нахмурившись, отвернулся.
– Это он преследовал Джона. Помните, я говорил вам в больнице.
Обернувшись, Фонтейн мрачно взглянул мне в лицо.
– Идите домой, пока не подхватили воспаление легких. – Он снова подошел к телу, но молодой полицейский уже накрывал пластиком мертвое лицо Фрицманна.
Двое ближайших полицейских равнодушно взглянули в мою сторону. Я кивнул им и пошел мимо входа в бар. Я прошел два квартала, когда на улице показался еще один темно-синий «седан» с мигалкой на крыше. Я перешел через Шестую улицу и взглянул на отель «Сент Элвин». В угловом окне на последнем этаже сверкнула линза телескопа, направленного на «Часы досуга». Подождав, когда прервется поток машин, я поспешил к входу в отель.
22
Ночной портье молча наблюдал за мокрыми следами, которые оставляли на ковре мои ноги.
– Видели, что там творится снаружи? – Это был худощавый старик с глубокими морщинами вокруг рта, в черном костюме, который наверняка был ему как раз, когда старик весил фунтов на пятьдесят больше. – Что у них там? Покойник?
– Мне он показался мертвым, – ответил я.
Портье пожал плечами и отвернулся, разочарованный моим равнодушием.
Когда Гленрой Брейкстоун взял трубку, я сказал:
– Это Тим Андерхилл. Стою внизу, в фойе.
– Поднимайтесь, если вы пришли за этим. – На этот раз музыки на заднем плане не было.
Гленрой поставил пластинку «Арт Татум» с Беном Вебстером, но она играла очень тихо. Бросив на меня беглый взгляд, он пошел в ванную за полотенцем. В комнате горела только лампа рядом со стереосистемой. За окном по-прежнему шел дождь.
Гленрой вернулся с рваным белым полотенцем и протянул его мне.
– Вытирайтесь. Сейчас найду вам сухую рубашку.
Я расстегнул рубашку и стянул ее со своего мокрого тела. Гленрой, вернувшись, протянул мне черную фуфайку, такую же, как на нем самом, только на его была эмблема Таллиннского фестиваля, а на моей над изображением улыбающегося мужчины, играющего на рояле, было написано «Брэдли».
– Я никогда там не был, – сказал Гленрой. – Просто тамошний бармен поклонник моей музыки, вот и прислал мне эту футболку. Думал, что я размером с вас.
Фуфайка была теплой и мягкой.
– Вы перенесли телескоп в спальню, – сказал я.
– Я пошел в спальню, когда услышал сирены. А когда посмотрел через улицу, перенес телескоп.
– И что вы увидели?
– Они как раз закрывали труп.
– Вы видели, кто это?
– Мне нужен новый дилер, если это то, что вы имеете в виду. Не хотите пройти в спальню? Я хочу посмотреть, что будет дальше.
Я прошел за Гленроем в его маленькую квадратную спальню. Здесь было темно, но наши силуэты отражались в висящих на стене блестящих плакатах. Встав рядом с Гленроем, я взглянул на противоположную сторону Ливермор-авеню.
Полицейские в дождевиках по-прежнему стояли вдоль загородок. По улице медленно двигались машины. Пластиковое покрывало было спущено до талии Билли Рица, и коренастый седоволосый мужчина с черным мешком склонился над трупом. Фонтейн стоял рядом. Билли выглядел как вспоротый матрас. Седей человек что-то сказал. Фонтейн закрыл лицо трупа. Затем он выпрямился и сделал знак машине скорой помощи. Двое санитаров покатили к трупу каталку. Седой человек раскрыл зонтик.
– Как вы думаете, что с ним произошло? – спросил я Брейкстоуна.
Гленрой покачал головой.
– Но я знаю, что они скажут – убийство на почве наркотиков.
Я посмотрел на него с сомнением, но Глен уверенно кивнул.
