другую девушку, дочь фермера из соседней долины, и женился на ней. Но и это обернулось для него несчастьем.
Дом выглядел перекошенным, будто на него ненароком присел великан; даже окна приобрели форму трапеции. Я подошел поближе, продираясь сквозь траву и репейник, и заглянул в окно. Внутри царило запустение. Пол провалился, сквозь него проросли растения, и, покрытый птичьим и звериным дерьмом, он походил на пустой грязный гроб. В углу лежала полусгнившая куча одеял; на стене можно было различить надписи. Мне вдруг сделалось не по себе, и я поспешил прочь, зацепившись ногой за какой-то куст. Казалось, что злобный дух этого дома пытается меня поймать. С колотящимся сердцем, весь оцарапанный, я вышел к магазину Энди.
Этот, третий, знак был куда более приятным. Перед фермой мои родные всегда делали почти ритуальную остановку у Энди, откуда выходили нагруженные бутылками “Доктора Пеппера” для меня и пивом для отца и дяди Джилберта, отца Дуэйна.
У Энди можно было купить все: штаны, кепки, топоры, часы, мыло, ботинки, конфеты, одеяла, журналы, игрушки, чемоданы, сверла, собачьи консервы, конверты, корм для цыплят, бензин, фонарики, хлеб... все это каким-то образом помещалось в белом бревенчатом здании на кирпичном фундаменте, Рядом красовалась бензоколонка. Я поднялся по ступенькам и вошел в прохладный полумрак.
Внутри пахло как всегда – чудесным сочетанием запахов. Дверь за моей спиной захлопнулась, и жена Энди (я не помнил ее имени) подняла голову от прилавка, где она сидела с газетой. Она, прищурившись, поглядела на меня и что-то пробормотала. Еще тогда она была маленькой темноволосой женщиной сурового вида, и с годами ее суровость еще увеличилась. Я вспомнил, что она всегда недолюбливала меня и что для этого у нее были причины. Но я не думал, что она узнает меня; годы сильно изменили мою внешность. Несмотря на это, мой недавний подъем улетучился, я чувствовал себя разбитым, и мне хотелось поскорее уйти.
– Что вам, мистер? – спросила она с норвежской певучестью. Впервые эта речь показалась мне чужой и враждебной.
– Энди здесь? – спросил я, подходя ближе к прилавку сквозь густую пелену запахов.
Она молча встала и скрылась в недрах магазина. Дверь закрылась, потом открылась снова.
Я увидел Энди – растолстевшего и полысевшего. Его пухлое лицо, похожее на женское, казалось встревоженным. У прилавка он остановился, выпятив живот.
– Я зашел повидаться, – сказал я. – Я бывал у вас вместе с родителями. Я сын Евы Апдаль, – так меня было легче всего опознать.
Он вгляделся в меня, потом кивнул:
– Майлс. Вы Майлс. Заехали в гости или пожить? – у Энди, как и у его жены, были причины относиться ко мне настороженно.
– В основном поработать. Я решил, что здесь хорошее место для работы.
Это его не убедило; он по-прежнему смотрел настороженно.
– Не помню, чем вы занимаетесь.
– Я преподаю в колледже, – мой бес противоречия порадовался его изумлению. – Английскую литературу.
– Да, вы всегда выглядели смышленым, – сказал он. – А наша девочка уехала в бизнес-колледж в Вайнону. Ей там нравится. Вы не там преподаете?
Я сказал ему, где преподаю.
– Это на Востоке?
– На Лонг-Айленде.
– Ева говорила, что боится, как бы вы не уехали на Восток. Так что у вас за работа?
– Мне нужно написать книгу – то есть, я пишу книгу. О Дэвиде Герберте Лоуренсе.
– Ага. Не помню такого.
– Он написал “Любовники леди Чаттерлей”.
Энди сконфузился, как молоденькая девушка.
– Похоже, правду говорят об этих колледжах на Востоке, – медленно сказал он. Возможно, он произнес это в заговорщически-мужском значении, но мне послышалась только злость.
– Это только одна из его книг.
– Мне хватает одной книги, – он обернулся, и за его спиной я увидел его жену, глядящую на меня из глубины магазина.
– Это Майлс, сын Евы, – объявил он. – Дурачит меня. Говорит, что пишет неприличную книжку.
– Мы слышали, что вы с женой развелись, – сказала она. – От Дуэйна.
– Мы жили отдельно. А потом она умерла. Их лица опять окрасились изумлением.
– Этого мы не знали, – сказала жена Энди. – Будете что-нибудь брать?
– Пожалуй, упаковку пива для Дуэйна. Что он пьет?
