вся душа которого вопиет к Богу. Больной человек, дети мои. Человек, нуждающийся в нашей христианской любви...
Это было невыносимо. Муха продолжала жужжать и биться о потолок. Я встал и, ни на кого не глядя, направился к выходу. В голосе пастора мне слышался яд, далекий от христианской любви. Мне захотелось в лес, к деревьям и птицам, к остывшему костру на поляне. Бертильсон еще что-то говорил, требуя моей крови. Я вышел, и все головы опять повернулись мне вслед.
Назад к машине и домой по залитой солнцем дороге. Я снял пиджак и швырнул его на заднее сиденье. Мне хотелось раздеться догола и нырнуть в иглы и мох леса, глядя на нависшие надо мной деревья. Уже у самого дома я начал кричать.
Восемь
Когда я подходил к дому, заиграла музыка. “Я начинаю видеть свет” в исполнении Джерри Маллигена. Мой гнев мгновенно прошел; остались лишь усталость и безразличие. Моих ноздрей коснулся запах жареного бекона. Я шагнул за дверь крыльца, в спасительный холод.
В дверях кухни появилась Алисон Апдаль в своей обычной униформе, что-то жующая. На этот раз ее майка была голубой.
– Где вы были, Майлс? – я прошел мимо нее и рухнул на старый бамбуковый диван. – Ничего, что я включила музыку?
– Лучше выключи. Я сейчас не настроен ее слушать, – я дрожащими пальцами убавил громкость до предела.
– Вы были в церкви, – она заметила мой галстук и брюки от костюма и слегка улыбнулась. – Вы мне нравитесь в этом. Такой старомодный. Но ведь служба еще не кончилась?
– Нет.
– Зачем вы вообще туда пошли? Не думаю, что они были рады вас видеть. Я кивнул.
– Они думают, что вы хотели покончить с собой.
– И не только это.
– Не давайте им себя запугать. Вы со стариком Говром в дружбе, так ведь? Он даже приглашал вас к себе.
– Откуда ты знаешь?
– Это все знают, Майлс. Но что с того? В этом нет ничего такого, – она явно пыталась поднять мне настроение.
– Ладно. Спасибо за снисхождение. Ты пришла сюда только послушать пластинку?
– Я говорила вам, – она потянулась и заложила руки за спину. Если она и носила белье, то очень тонкое и облегающее. От нее опять запахло кровью. – Поехали. Зак хочет с вами поговорить.
– Женщины умеют приказывать лучше генералов, – сказал я, вставая с дивана.
Через несколько минут мы уже проезжали мимо церкви. Звук пения был слышен даже на дороге. Она оглядела ряд машин на стоянке и повернулась ко мне с написанным на лице удивлением.
– Вы что, сбежали?
– Вроде того.
– На глазах у всех?
– На очень внимательных глазах, – я ослабил узел галстука.
– Майлс, да вы настоящий ковбой! – она громко рассмеялась.
– А ваш пастор думает, что я маньяк – убийца. Ее смех внезапно оборвался.
– Нет. Нет, – это прозвучало почти умоляюще. Она сжалась на сиденье и долго молчала.
– Куда мы едем?
– На наше место. Не нужно было вам уходить. Они подумают, что вы издеваетесь.
Это был более дельный совет, чем у Белого Медведя, но он запоздал. Она откинулась на сиденье так, что ее голова очутилась на моем плече.
Меня переполняло столько противоречивых чувств, что от этого простого жеста я чуть не заплакал. Так мы и ехали к Ардену по пологим, нагретым солнцем холмам. Я уже видел, как она входит к Фрибо, так, будто ее сандалеты ступают не по доскам, а по красной ковровой дорожке. На этот раз, подумал я, нам обоим понадобится покровительство Зака, чтобы попасть туда.
Но мы поехали не к Фрибо. В миле от Ардена, в месте, слишком хорошо мне знакомом, она привстала и сказала:
– Налево.
Я затормозил “наш”. Ее голова была повернута, демонстрируя грубоватый профиль под белой челкой.
– Куда?
