Фи кивнул.
Боб Бандольер ушел, не оглядываясь. Он был высоким и даже стройным в узком черном пальто. Больше никто на улице не выглядел, как он. Все остальные мужчины носили клетчатые кепки и старые армейские куртки.
Через какое-то время появилась улыбающаяся миссис Сунчана с сумкой овощей.
– Фи, наслаждаешься солнечным светом? Тебе не холодно?
Легкий иностранный акцент делал ее речь похожей на музыку, а кремового цвета лицо с темными глазами и темными бровями под темной челкой могло казаться колдовским или просто красивым. Миссис Сунчана совсем не похожа на маму Фи. Она низенькая, плотная и энергичная, тогда как мать высокая, худая и изнуренная. Соседка была темная и веселая, а мама – печальная и светловолосая.
– Мне не холодно, – ответил он, хотя прохлада пробиралась под воротник куртки, а уши покалывало.
Миссис Сунчана снова ему улыбнулась и попросила:
– Подержи это, пожалуйста, Фи, – и сунула ему на колени сумку.
Он сжал тяжелую сумку, пока она открывала кошелек, чтобы достать ключ. На лице миссис Сунчаны совсем не было линий. Обе щеки и губы были пухлыми, и вся она светилась здоровьем и жизнью. На секунду, склонившись над своим кошельком и сосредоточенно нахмурившись, она показалась Фи жаркой, почти как вулкан. Ему стало интересно: что, если бы его мамой была эта женщина. Он представил, как пухлые сильные руки обнимают его. Ее лицо нависло над ним. На мальчика нахлынул восторг, смешанный с ужасом.
На секунду он стал ее ребенком.
Миссис Сунчана отомкнула дверь и, придерживая ее одним бедром, наклонилась, чтобы забрать овощи с колен Фи. Фи опустил глаза на сумку и увидел картонную коробку коричневых яиц и упаковку пончиков, посыпанных ванилином. Живые темные волосы миссис Сунчаны погладили его по лбу. Мир качнулся перед ним, и дрожащие электрические волны наполнили голову. Женщина взяла сумку из рук Фи и с любопытством посмотрела на него.
– Войдешь?
– Я скоро пойду в кино.
– Не хочешь подождать внутри? Тут теплее.
Он помотал головой. Миссис Сунчана сильнее сжала в руках сумку с овощами. Выражение ее лица напугало мальчика, и он повернулся, чтобы посмотреть на пустой тротуар.
– С твоей мамой все в порядке, Фи?
– Она спит.
– А-а.
Миссис Сунчана покачала головой.
– Мы разрешаем ей спать, пока папа не вернется домой.
Миссис Сунчана продолжала кивать головой, отступая назад. Фи вспомнил яйца и ванильные пончики и снова отвернулся, прежде чем она успела заметить, как он голоден.
– А вы знаете, который час?
Она наклонилась и через сумку посмотрела на часы.
– Около десяти тридцати. А что?
Черная машина проехала по улице, шины прошуршали по опавшим вязовым листьям. Дверь за мальчиком со щелчком закрылась.
Минутой позже оконная рама поднялась вверх. Болезненное самосознание подняло Фи на ноги. Он засунул руки в карманы.
Горделиво и медленно Фи пошел по тропинке к тротуару в направлении Ливермор-авеню. Он вспомнил момент, когда электрические и живые волосы миссис Сунчаны погладили его по лбу, и неожиданная внутренняя боль заставила его парить над тротуаром.
Высоко над головой вязы на Ливермор-авеню смыкали свои ветви. Занятые мужчины и женщины в пальто двигались вверх и вниз по улице мимо витрин магазинов. Фи уже далеко ушел от дома, и никто ни о чем не собирался его спрашивать. Фи взглянул направо и испытал резкий приступ злобы и стыда, который каким-то образом казался связанным с вопросами миссис Сунчаны о его матери.
То, что малыш увидел на другой стороне улицы, не имело никакого отношения к его матери. За медленно движущимися машинами, высокими квадратными автомобилями и фургонами темный проход с аркой вел в узкую аллею. Мощенная кирпичом дорожка упиралась в высокое серое здание с сотней окон, как показалось Фи, а позади располагался бесцветный фасад коричневого кирпичного здания поменьше. Серое здание было отелем «Св. Олвин», а маленькое – пристройкой к нему. Фи почувствовал, что ему больше нельзя смотреть на отель «Св. Олвин». Этот отель сделал что-то плохое, ужасно плохое – он открыл самую страшную дыру в мире, и из этой дыры доносились адские крики и стоны.
Чистая, ужасная боль появилась в его теле. «Св. Олвин» злобно взирал через дорогу. Холодный серый воздух проникал сквозь одежду. Сверкающие листья набились в сточные канавы; вода, более прозрачная, чем воздух, струилась по листьям и над листьями. Боль внутри грозила разорвать Фи на части. Ему хотелось опустить лицо в воду – раствориться в прозрачном потоке.
