Потом я рассказал ему, что видел, как он играл с Хэтом много лет назад в Нью-Йорке, и тогда Хоус повернулся ко мне с неподдельным удовольствием на лице.
– Правда? В том маленьком клубе на площади Святого Марка? Действительно было весело. Наверное, я думал сейчас об этом, потому что сыграл несколько песен из тех, что мы исполняли тогда.
– Именно потому я и подошел, – сказал я. – Я тогда получил одно из сильнейших впечатлений от музыки в жизни.
– Не только вы, я тоже. – Хоус улыбнулся сам себе. – Иногда я просто не мог поверить в то, что он вытворял.
– Это было шоу, – сказал я.
– Да. – Он задумчиво отвел взгляд. – Великий человек был. Не от мира сего.
– Я в некотором роде свидетель этого, – сказал я. – Я брал у него то интервью, что было опубликовано в «Даунбите».
– О! – Хоус впервые за всю беседу посмотрел на меня с искренним интересом. – Да, это действительно рассказывал он.
– Большую часть по крайней мере.
– Вы кое-что приврали?
Теперь он смотрел с еще большим интересом.
– Мне нужно было сделать интервью читабельным.
– О да, конечно. Нельзя же было вставлять все его «динь-динь» и «дин-дон».
Это были элементы собственного кода Хэта. Хоус улыбнулся этому воспоминанию.
– Когда он хотел сыграть блюз в соль мажоре, он просто наклонялся ко мне и говорил: «Сольз, по-жал-ста».
– Вы хорошо были с ним знакомы? – спросил я в полной уверенности, что ответ будет отрицательным: я не думал, что кто-то мог близко знать Хэта.
– Достаточно хорошо, – ответил Хоус. – Пару раз, примерно в пятьдесят четвертом – пятьдесят пятом, он приглашал меня к себе в гости, в дом его родителей, я имею в виду. Мы сдружились во время музыкального турне, и дважды, когда были на юге, он спрашивал, не хочу я ли поесть хорошей домашней еды.
– Вы были в его родном городе?
Он кивнул.
– Его родители принимали меня. Они были интересными людьми. Его отец, Рэд, был, наверное, самым светлым из чернокожих, которых я видел. Он даже мог сойти за белого, но не думаю, что такая мысль когда-либо приходила ему в голову.
– Семейный ансамбль тогда еще существовал?
– Нет, по правде говоря, я не думаю, что к концу сороковых у них было достаточно работы. В самом конце они приглашали саксофониста и барабаншика из школьного ансамбля.
– Отец его был дьяконом или что-то в этом роде?
Хоус поднял брови.
– Нет, Рэд был баптистским священником. Он управлял церковью. По-моему, это он и организовал ее.
– Хэт рассказывал мне, что его отец играл на пианино в церкви, но...
– Если бы он когда-нибудь оставил служение Господу, из него вышел бы знаменитый пианист.
– Должно быть, в окрестностях была еще одна баптистская церковь, – сказал я, пытаясь найти объяснение наличию двух баптистских священников.
Но почему тогда Хэт не упомянул, что его собственный отец, как и отец Ди Спаркса, был служителем церкви?
– Ты шутишь? Да там едва хватало денег на то, чтобы хоть в одной церкви проводились служения.
Хоус посмотрел на часы, кивнул мне и придвинулся ближе к крайнему из музыкантов за стойкой.
– Можно мне задать вам еще один вопрос?
– Ну, предположим, – сказал он несколько нетерпеливо.
– Хэт не поразил вас своей суеверностью?
Хоус ухмыльнулся.
– Да, он был очень суеверен. Он говорил, что никогда не работает на Хэллоуин – он даже не выходил из своей комнаты в этот праздник. Именно потому он и оставил биг-бэнд, если вы не знали. Они начинали гастрольный тур на Хэллоуин, и Хэт отказался ехать. Он просто уволился. – Хоус наклонился ко мне. – Я скажу вам еще одну забавную вещь. У меня всегда было чувство, что Хэт до смерти боялся своего отца – я думал, что он приглашает меня в Хэчвилл с собой, чтобы я был вроде буфера между ним и отцом. Никогда этого не понимал. Рэд был высоким, сильным мужчиной в годах, и я почти уверен, что в молодости он позволял себе развлекаться с дамами, священник он там был или нет, но я никак не мог понять, почему Хэт боится его. В любом случае, стоило ему зайти в комнату, и Хэт сразу замолкал. Забавно, правда?
