Точно так же, когда одна из частей ума достигает успеха, вы осознаете неудачу другой части, части, которая могла быть, и которой нет. Теперь Восток осознал, как глупо было не развивать науку.
Это причина нашей бедности, это причина того, что мы - 'никто'. Сегодня эта недостача дает себя знать, и Восток начинает ориентироваться на Запад, тогда как Запад чувствует свою собственную глупость, свое отсутствие целостности.
Йога - это целостная, всеохватывающая наука о человеке. Это не просто религия. Это тотальная наука о человеке, тотальная трансценденция всех его частей. А превзойдя части, вы становитесь целым. Целое - это не просто совокупность частей, это не механическое устройство, где целое возникает путем сборки всех частей. Нет, это больше, чем механизм. Это больше похоже на произведение искусства.
Можно разделить стихотворение на слова, но тогда слова перестают что-либо значить. Но когда оно целостно, это больше, чем слова. У него есть свое лицо. В нем есть и слова, и паузы. И иногда эти паузы значат больше, чем слова. Стихотворение становится поэзией только тогда, когда говорит что-то, чего в действительности не было сказано, когда что-то в нем превосходит все части. Если вы делите и анализируете его, у вас остаются только части, а трансцендентальный цветок, который был сущностью всего этого, утрачен.
Итак, сознание есть целостность. Отвергая часть его, вы что-то теряете - нечто действительно существенное. И не достигаете этим ничего: вы получаете только крайности. Каждая крайность становится болезнью, внутренней немощью. Тогда все приходит в беспорядок, возникает внутренняя анархия.
Йога - это наука преодоления анархии, наука обретения целостности сознания, - а вы становитесь целым, лишь превзойдя части. Поэтому йога - это не религия и не наука. Она есть и то, и другое. Можно сказать, что это научная религия или религиозная наука. Вот почему йогой может пользоваться любой человек, принадлежащий к любой религии, человек с любым типом ума.
Все религии, развивающиеся в Индии, имеют очень различные (даже антагонистические) философии, понятия, положения. Нет ничего общего между ними. Между индуизмом и джайнизмом нет ничего общего. Есть только один общий элемент, который не может отвергнуть ни одна из этих религий: йога.
Будда говорит: 'Нет тела, нет души', - но он не может сказать: 'Нет йоги'. Махавира говорит: 'Нет тела, но есть душа', - и он не может сказать: 'Нет йоги'. Индуизм говорит: 'Есть тело, есть душа... и есть йога'. Неизменно остается йога. Даже христианство не может отвергнуть ее.
Действительно, даже совершенно атеистически настроенный человек не может отвергнуть йогу, потому что йога не ставит в качестве предварительного условия веру в Бога. Для йоги нет предварительных условий, йога основана только на опыте. Если в ней и упоминается понятие Бога (а в наиболее древних книгах йоги оно вообще никогда не встречается), оно упоминается только как метод. Бог может быть принят в качестве гипотезы - если она полезна для кого-то, ей можно пользоваться - но она совершенно не является необходимым условием. Вот почему Будда мог быть йогом без Бога, без Вед, без какой-либо веры. Без веры (какой-либо, так называемой веры) он мог быть йогом.
Так что для теистов или даже для атеистов йога может стать общей почвой. Она может стать мостом между наукой и религией. Она одновременно рациональна и иррациональна. Ее методология совершенно рациональная, но благодаря этой методологии вы глубже погружаетесь в тайну иррационального. Весь процесс так рационален, каждый шаг так рационален, так изучен, так логичен, что вы просто должны сделать его, а за ним следует все остальное.
Юнг отмечает, что в XIX веке никто из людей Запада, интересующихся психологией, не мог вообразить что-нибудь вне сознательного ума или под сознательным умом, потому что ум означал сознание. Поэтому - как возможен бессознательный ум? Это абсурдно, 'ненаучно'. Затем в XX веке, по мере того, как наука узнавала все более о бессознательном, возникла теория бессознательного ума. Далее, когда она пошла еще глубже, она должна была принять идею коллективного бессознательного, а не только индивидуального. Это казалось абсурдным - ум означает нечто индивидуальное, поэтому как может быть коллективный ум? Но теперь они приняли понятие даже коллективного ума.
Это первые три раздела буддийской психологии, буддийской йоги - первые три. Далее Будда делит ум еще на сто шестьдесят разделов. Юнг говорит: 'Раньше мы отрицали эти три, теперь мы приняли их. Может быть, существуют и другие. Нужно лишь продвигаться шаг за шагом, нужно лишь искать дальше'. Подход Юнга очень рационален, глубоко укоренен на Западе.
Следуя йоге, вы продвигаетесь по рациональной основе - но лишь с тем, чтобы прыгнуть в иррациональное. Конец неизбежно будет иррациональным. То, что вы можете понять, рациональное - не может стать источником, потому что оно конечно. Источник должен быть более великим, чем вы. Источник, из которого вышли вы, из которого вышло все, вся Вселенная, и в который она погружается, исчезает снова, должен быть более великим. Проявление неизбежно меньше, чем источник. Рациональный ум может чувствовать и понимать проявленное, но непроявленное остается вне его возможностей.
Йога не настаивает на том, чтобы вы были рациональны. Она говорит: 'Это рациональное имеет целью постижение чего-то иррационального. Действительная цель этого рационализма - познание границ рационального'. Истинный, подлинный ум всегда знает ограниченность рассудка, всегда сознает, что где-то рассудок кончается. Каждый, кто действительно рационален, неизбежно приходит к точке, где чувствуется иррациональное. Двигаясь к окончательному с помощью рассудка, вы почувствуете эту границу.
Ее чувствовал Эйнштейн, ее чувствовал Витгенштейн. 'Трактат' Витгенштейна - одна из наиболее рациональных книг, которые когда-либо были написаны. Витгенштейн - один из наиболее рациональных умов. Он очень логично говорит о Бытии, очень рационально. Его выражения, слова, язык - все рационально, но потом он говорит: 'Есть вещи, в которых есть точка, начиная с которой нельзя ничего сказать, и я должен молчать об этом'. Далее он пишет: 'О том, о чем нельзя сказать, нужно молчать'.
Рухнуло все строение. Все строение! Витгенштейн пытался рационально подойти ко всему явлению жизни и бытия, и вдруг ставит точку и говорит: 'Дальше, за этой точкой, ничего сказать нельзя'. Это значит, сказать нечто очень важное, нечто очень значительное. Есть что-то и об этом ничего сказать нельзя. Мы пришли к тому, что нельзя определить, где все определения просто отпадают.
Где бы ни возникал подлинный логический ум, он приходит к этому. Эйнштейн умер мистиком... и более глубоким мистиком, чем другие, так называемые мистики, потому что, если вы называете себя мистиком, ни разу не попытавшись следовать путем рассудка, вы никогда глубоко не поймете мистики. Вы по-настоящему не знаете границ. Я видел мистиков, много говоривших о Боге, как о логическом понятии, как об аргументе! Были христианские мистики, пытавшиеся 'доказать' Бога. Какая бессмыслица! Если можно доказать даже Бога, не остается ничего недоказанного, - а недоказанное и есть источник.
Тот, кто пережил нечто божественное, не будет пытаться доказать это, потому что сама попытка доказать показывает, что вы никогда не были в контакте с первичным источником жизни (который доказать невозможно, который недоказуем). Часть не может доказать целое. Например, моя рука не может доказать моего существования. Моя рука не может быть больше меня, она не может покрыть меня. Глупо и пытаться. Но если рука может покрыть себя полностью, этого более чем достаточно, - как только рука знает себя, она знает, что ее корни в чем-то большем, что она находится в постоянном единстве с чем-то большим. Она существует, потому что это 'большее' тоже существует.
Если я умру, умрет и моя рука. Она существует только благодаря мне. Целое осталось недоказанным, известны только части. Мы не можем доказать целого, но мы можем чувствовать его. Рука не может доказать меня, но она может чувствовать меня. Она может исследовать свои глубины и, достигнув дна, стать мной.
Так называемые мистики, испытывающие досаду на разум, - не настоящие мистики. Настоящий мистик никогда не в досаде на разум. Он может играть с ним. Может играть с разумом, потому что он знает, что разум, рассудок не может разрушить таинство жизни. Так называемые мистики и религиозные люди, боящиеся рассудка, логики, спора, на самом деле боятся себя. Любой довод против, может породить внутренние сомнения, может помочь проявиться внутренним сомнениям. Они боятся сами себя.
Христианский мистик Тертуллиан сказал: 'Я верю в Бога, потому что не могу доказать его, верю в Бога, потому что невозможно верить'. Так чувствует подлинный мистик: 'Это невозможно, поэтому я верю'. Если это возможно, тогда нет нужды верить. Это становится просто теорией, обычной теорией.
Вот что мистики всегда понимали под верой. Это не что-то интеллектуальное, это не теория. Это прыжок в невозможное. Но прыгнуть в таинственное, можно только с самого края разума и ниоткуда больше. Как можно прыгнуть до того? Прыгнуть можно лишь, вытянув рассудок до его логических
