всегда представлялось хуже ада, оказалось неожиданно приятным, хотя Александра понимала, что так считать очень плохо и в принципе женщина всегда обязана стремиться к простому женскому счастью.
Александра потянулась к сумке, которую, войдя, бросила на журнальный столик, и едва не перевернулась в кресле-качалке. Пришлось встать.
Достав телефон, она написала эсэмэску: «Прости, Всеволод, я набрала тебя случайно».
Через неделю после похорон Инги вдруг позвонила свекровь и пригласила в гости. Александра удивилась, но поехала.
Зачем-то с дачи завернула в городскую квартиру, где тщательнейшим образом оделась, уложила волосы и накрасилась, чтобы не дать свекрови повода снова заметить, что она «опростилась».
Дорога в дом родителей мужа была хорошо знакома. Сколько раз они ходили по ней вместе с Виктором, держа за руки маленькую Катю! Всегда праздничные, нарядные, с цветами или тортиком, с бутылкой вина, поэтому добирались общественным транспортом, а не на машине.
Альбина Ростиславовна считалась любезной и доброжелательной хозяйкой, и у нее как-то очень здорово выходило оскорблять невестку, не покидая границ своей любезности и доброжелательности. «Ах, дорогая, этот салат должен быть сладким! Майонезом его заправляют только плебеи!», «Неужели Витя это ел?», «Я так мечтаю, чтобы внучке с младенчества прививался хороший вкус!», «Человек должен быть увлечен своей работой, а не делать ее из- под палки!», «Дорогая, ты выглядишь утомленной!» – подобные сентенции сыпались из свекрови, как из рога изобилия, и после каждого общения с ней Александра оставалась с чувством, что является дурной, глупой и низкой женщиной, тем более сильным, что прямо ничего плохого не произносилось, так что к собственным недостаткам ей следовало приплюсовать еще излишнюю подозрительность, а также неблагодарность.
Родители Виктора жили в центре города, в старом доме, в квартире с высокими потолками, но на редкость бестолковой планировки. Настоящие советские врачи, подвижники, они мало заботились о деньгах и быте, и квартира у них всегда выглядела опрятной, но в то же время слегка запущенной. Они так и не сподобились сделать хороший ремонт, так, бывали хаотические всплески активности у свекрови: то поклеит новые обои в одной комнате, то наконец поменяет расколотый унитаз, но при отсутствии системного подхода это никак не облагораживало вид и не делало жизнь удобнее. Александра много раз предлагала сделать ремонт, откладывала на это деньги, говорила, пусть родители мужа только выберут интерьер, какой хотят, и уезжают отдыхать, а она уж воплотит в жизнь их мечты.
Но свекровь не только отказывалась, а еще и обижалась и дулась на невестку, пока та не извинится за самоуправство.
Сегодня, поднявшись по старой обшарпанной лестнице в квартиру родителей мужа, Александра спокойно смотрела на потертые обои, серую от пыли лепнину потолков и на высокие старинные двери, выкрашенные белой масляной краской в незапамятные времена. Краска давно пошла пузырями, облупилась, кое-где проглядывала даже желтая доска. Кажется, после того как она развелась с Виктором, жилище его родителей пришло в еще больший упадок, но теперь, слава богу, это не ее дело. Теперь можно смотреть на все это без чувства вины.
Альбина Ростиславовна была дома одна, и Александра огорчилась этим обстоятельством. Свекор, человек тихий, в присутствии жены практически бессловесный, все же служил кое-каким буфером и иногда умел разрядить накалившуюся обстановку.
– Умница, что пришла. – Свекровь расцеловала ее гораздо ласковее, чем в былые времена, и повела в гостиную.
Александра словно провалилась во времени. Все здесь осталось как в тот день, когда она впервые пришла «знакомиться с родителями». На всю стену стеллаж с книгами, не «мещанская» стенка, а именно стеллаж самой простой и грубой работы. Книги наполовину медицинские, наполовину советская литература времен «оттепели» и классика, сколько семья могла «достать», не будучи вхожа в партийную или торговую элиту. На другой стене – жуткий ковер в коричневых тонах с нотками бордо, почти такой же – на полу. Александра вдруг вспомнила, что в далекие времена ее детства ковры, пожалуй, были единственным товаром, который находился в свободной продаже. Только их можно было купить, не записываясь в длинные списки, не бегая отмечаться и не рыская по магазинам в конце месяца, в надежде, что «выбросят» финские сапоги или какие-нибудь фирменные одежды. Сама Александра этих проблем не знала, все же папа служил секретарем горкома, но подружка Лидка рассказывала, как живут обычные люди. Гуляя после школы, они с Лидой иногда заглядывали в универмаг, в основном чтобы посмеяться над представленными там изделиями легкой промышленности, подчас просто поражавшими своим уродством. Вдоволь поиздевавшись над жуткими пальто, они спускались в секцию ковров, где всегда пахло резиной и клеем, стояли огромные рулоны с дорожками, по стенам висели ковры, а в центре зала стояло загадочное приспособление, похожее на дыбу, как ее рисуют в учебниках истории, и оттого интерьер секции напоминал Александре рыцарский замок. Она рассматривала узоры и не могла понять, кому придет в голову добровольно тащить в дом эти полигоны для моли. Только выйдя замуж поняла кому.
Усевшись на старый диван, который уже был старым в день ее первого появления тут, Александра скользнула взглядом по старинным семейным фотографиям и подумала, как нехорошо, что она за долгие годы замужества так и не выучила, кто эти люди, внимательно и серьезно глядящие сквозь время. Знала, что предки Виктора, но не запоминала, как кого зовут, кто кем приходится и чем отличился во славу рода Стрельниковых. А вдруг когда-то и ее снимок будет висеть в чьей-то гостиной, убранной, хочется верить, не так депрессивно, и Катины потомки станут показывать какой-нибудь девушке: «А вот это наша прапрабабушка». А девушка скажет: «Надо же!» – и войдет в семью и проживет полвека, каждый день думая, что хорошо бы убрать портрет этой неизвестной тетки из прошлого, но вроде бы рама красивая и дыру на обоях закрывает.
Александра улыбнулась.
Свекровь тем временем вкатила в комнату сервировочный столик, на котором все было готово для чая.
