– Вы правы, Альбина Ростиславовна, ваш сын определенно прилагал усилия к тому, чтобы быть счастливым, тут не поспоришь. Именно из-за этого я с ним и развелась.
– Саша, не надо ерничать. Я ведь хочу тебе только добра! Да, мой сын совершил огромную ошибку, что связался с этой женщиной…
– Вы находитесь в доме этой женщины, – перебила Александра, но свекровь нисколько не растерялась, а мягко и доверительно продолжала гнуть свое:
– Саша, она всегда оставалась для меня чужой, посторонней, и я так и не смогла воспринимать ее как члена нашей семьи, хоть она и родила Вите двоих детей. Как-то, знаешь, не могу уважать женщин, которые валяются с женатыми мужчинами. Кроме того, я не понимаю, зачем она увела его из семьи, когда сама думала только о карьере? Уверяю тебя, долго этот нелепый брак все равно не продержался бы и Виктор вернулся бы к тебе при любых обстоятельствах.
– Теперь не проверишь, – вздохнула Александра и почувствовала, как стало горько во рту. Несправедливо, что стоит тебе умереть, как те, кто клялся тебе в любви, тут же начинают делать вид, будто тебя никогда и не было. Будто ты не жила, не любила, не рожала детей, а просто была досадным эпизодом в жизни Виктора Стрельникова, его даже не ошибкой, а просто зигзагом, петлей, описав которую, он снова вернулся на ровную дорогу своей жизни. Возникла из тумана и ушла в него, растворившись бесследно…
Свекровь встала, закуталась поплотнее в свой платок, внезапно подошла к Александре, поцеловала в макушку и, понизив голос, сказала, что Виктор жаловался ей, как сожалеет о разводе и больше всего на свете хотел бы снова быть вместе со своей Сашулей.
Александра ничего не ответила, просто погладила морщинистую руку свекрови, которую та положила ей на плечо.
Как-то Александра заметила, что маленький Витя вырос из демисезонного комбинезона и купить новый лучше сейчас, чтобы не быть застигнутыми врасплох внезапным похолоданием.
Виктор повез их с детьми в торговый центр, где они неплохо провели время, выбрали костюмчик для Вити, заодно купили Грише кроссовки, а потом бывший муж отвел ее в отдел «Гермес» и сам выбрал очень красивый платок с необычным рисунком. «Я же помню, Сашуля, как ты любишь всякие такие штучки», – сказал он, улыбаясь, и Александра с удовольствием украсилась новым аксессуаром.
Они гуляли по торговому центру и отражались в зеркалах, которых тут было в избытке. Александра задерживала взгляд, смотрела, как они идут – будто дружная семья, плакатный вариант. Мудрый состоятельный отец несет покупки, немолодая, но красивая и ухоженная мать катит колясочку с красивым и радостным малышом, которого бог послал ей в последний момент, и старший ребенок, серьезный, как полагается человеку, вступающему в переходный возраст. Все дружные, любящие, прямо загляденье, а для покойной Инги место осталось лишь в сердце ее старшего сына…
Наверное, люди смотрят на них и завидуют, не зная, насколько фальшива эта картинка, и Александра вдруг почувствовала фальшь так же остро, как зубную боль. И новый платок, приятно ласкающий шею, показался не милым подарком, а жестокой насмешкой. Вдруг вспомнилось, что она читала в романах про деревенскую жизнь, как парни уламывали девушек на секс именно с помощью платочков.
Александра отстала на пару шагов, незаметно стянула свой «Гермес» и убрала в сумочку.
Поглощенная заботами о детях, она сильно запустила свои писательские дела. И дело тут было не только в нехватке времени, все же у нее оставалось три свободных дня в неделю, хотя со стороны свекрови уже долетали тонкие, как осенняя паутина, намеки, что не слишком ли это жирно для здоровой неработающей бабы. Александра внутренне признавала их справедливость, но предпочитала делать вид, будто не слышит ничего и не понимает.
У Виктора она целый день крутилась по хозяйству, все же квартира и частный дом это немножко разные вещи, и ей понадобилось время, чтобы ко всему приноровиться. Да и Катю она растила довольно давно и успела подзабыть, какая гора детских вещей накапливается для стирки, если в доме малыш, и еду для него надо варить отдельную. Не успела она освоиться и перевести дух, как началась школа, и вместе с ней новые хлопоты. Смерть матери не могла не отразиться на Гришиной учебе, а тут еще отец перевел его в другую школу, где его никто не знает, и на старом авторитете ехать не получится, так что пришлось помогать ребенку с уроками. Что ж педагогическому образованию зря пропадать!
Виктор часто задерживался на работе, так что она попадала домой поздно, уставшая и опустошенная, и под угрозой расстрела не могла бы написать ни одной новой строчки.
Как-то раз Александра попыталась: гигантским усилием воли заставила себя включить компьютер, выпила чашку крепчайшего кофе и два часа набирала текст, после чего упала в кровать, первый раз в жизни не умывшись на ночь, и мгновенно уснула.
Утром перечитав написанное, Александра пришла в ужас. Стилистически текст оказался не так уж и плох, но невероятно мрачен. Что там, он просто сочился депрессией и мизантропией. Видимо, это подсознание воспользовалось усталостью и прорвалось наружу. Было горько думать, что внутри ее плещется океан злобы и ненависти, и Александра решила больше на пике усталости книг не писать, чтобы лишний раз не встречаться лицом к лицу со своим внутренним «я».
В сущности, три дня в неделю – вполне нормально, решила она. Никто не мешает ей нянчить Витю и обдумывать сюжетные ходы и прочее, а в свободное время переносить это в компьютер. Но когда в голове крутятся, как детские колготки в стиральной машине, разные мелкие хозяйственные мысли, невозможно сосредоточиться, и оригинальные идеи приходили Александре разве что в электричке, когда она ехала от Виктора слишком вымотанная, чтобы
