водой, пока почва не становится влажной. Затем добавляю немного удобрений – осторожно, иначе можно сжечь корни.
Выравниваю и делаю в центре углубление. Готово.
Все это длится довольно долго. Суставы плохо гнутся, ветви цепляются. Мою работу сопровождает жуткий скрип.
Закончив, я стою и смотрю в окно. Прощание. Пожалуй, стоило бы присесть на дорожку… но тогда я рискую не встать. Ладно, обойдемся.
Я вздыхаю, говорю: «Ну, с богом» и включаю музыку. Возможно, это последнее человеческое удовольствие, что мне доступно. Телевизор для меня уже слишком быстрый, сплошное мелькание огней.
Потом я забираюсь в горшок. В свой горшок.
Через две недели приедет знакомый бригадир. С сине-оранжевыми грузчиками. У них в этот раз непростая задача. Они должны упаковать фикус и еще одно дерево – и вынести их из квартиры. Я вспоминаю, как продирался через коридор, и хмыкаю. Думаю, они справятся. Аккуратно подвяжут ветви, затянут в корсет, как елку под Новый год…
Грузчики для развода. Им и не такое приходилось упаковывать.
Они осторожно, чтобы не повредить, вынесут два дерева на улицу, погрузят в «газель». Затем захлопнут дверь.
Деревья доставят на ж/д-вокзал, грузовой терминал. И начнется долгий путь через всю страну…
Некий бригадир грузчиков возьмет два дня за свой счет и прилетит в Томск (деньги на поездку я оставил на столе). Через пару часов из офиса с сине- оранжевой вывеской выедет «газель».
Еще через полчаса она будет на месте.
Я попросил бригадира выбрать место получше. С хорошим обзором. И чтобы фикус и другое… дерево были видны из окон, где живет Вера с моими девчонками.
Это глупо и сентиментально, сказал я бригадиру. И вообще это гребаный, блин, романтизм.
Послать бывшей жене и детям подарок, о котором они даже не узнают.
Но пусть это останется нашей тайной.
Я написал Вере, что уезжаю в Бразилию. Надолго. Может, навсегда. До суда постараюсь вернуться. Когда я не вернусь через четыре месяца, суд примет решение в ее пользу. Мне назначат алименты. И будут искать.
Вера, наверное, скажет, что я козел. Сбежал в свою Бразилию. И зажигаю там с мулатками…
Заранее прощаю ей эти обидные слова.
Они сделают это днем. Люди в сине-рыжих комбинезонах выроют ямы, высадят два дерева – фикус… и еще одно.
Меня. За две недели, что остались до прихода грузчиков, я уже ничем не буду напоминать человека…
Разве что совсем чуть-чуть.
Надеюсь, мы с фикусом выживем. Укоренимся на новом месте. Будет трудно, я знаю. Осень и холод. Сибирь, что вы хотите. Зато я каждый день смогу видеть, как Вера отводит старшую в школу и гуляет с младшей.
И даже если какой-нибудь школьник вырежет на моем стволе «Паша любит Машу», я не буду против. Только скрипну корявыми ветвями. И, возможно, у школьника пробежит мороз по коже, словно он оказался в древнем фильме ужасов.
Однажды через много лет, когда старшая вырастет и уедет в Питер на учебу, младшая приведет нового парня знакомиться с Верой. Я увижу их входящими в подъезд. Он будет смущен или нагл. Высокий или низкого роста. Умный или веселый (может, все вместе). Брюнет или блондин. Возможно, он будет в плюшевом пиджаке университетского ботаника или в кожаной байкерской куртке…
Это неважно.
Я буду внимательно наблюдать за ним. Очень внимательно. И я буду ждать.
Однажды в сумерках он придет, чтобы выцарапать на моей коре – «младшая + придурок = любовь»… И тогда я загляну в его глаза. И все станет ясно. Я не шучу. Это совершенно серьезно. Никаких метафор.
Если я увижу в его глазах знакомые красные точки – я сомкну объятия.
И не отпущу.
Потому что даже самый отвратительный монстр вправе рассчитывать, что его дети будут счастливы.
Юлия Лихачева
Шишига
– Тятенька, родименький, не губи!..
Плакать и причитать уже не было сил, с губ срывался лишь еле слышный шелест. Руки, крепко-накрепко стянутые вожжами, совсем закоченели на стылом осеннем ветру. Голубые, как прозрачное сентябрьское небо, глаза девушки испуганно смотрели вперед, на сгорбленную отцовскую спину. Телега тряслась и подпрыгивала на ухабистой лесной дороге.
