«Людей мы не жалеем, а вот патроны…»
– И ты понимаешь, какое дело… – протянул шериф.
– Какое?
Шериф помолчал, почесал в затылке.
– Не знаю, как объяснить. Он какой-то стукнутый на голову. Другой получит в репу и бери его тепленьким. А этот… встает и встает. Рокки Бальбоа, блин. Итальянский жеребец. Уронить его не сложно – он пьяный до изнеможения, пальцем тронь… Но его роняешь, роняешь, а он опять поднимается. До смешного уже. А когда мы его, наконец, повязали, давай орать – идите на фиг, я ангел господень. Нет, ты представляешь? Весь в крови и говнище, а туда же… в ангелы.
На этих словах веки человека затрепетали. С видимым усилием он разомкнул один глаз – в ореоле запекшейся крови. Затем другой. Герда с удивлением отметила, что глаза эти – голубые, ясные, совсем не похожи на глаза алкоголика. Удивительно.
Но то, что он сказал дальше, было еще удивительнее:
– Господь, ты, наконец, вспомнил обо мне?
«Сектант», – подумала Герда с досадой. Всего лишь фанатик, а я уж было решила… Эх, Герда. Хватит жить в сказках.
– Ага, – сказал шериф саркастически. – Тебя, блин, забудешь.
Что делать, если ничего не исправишь? Делать то, что можешь. Герда раскрыла сумку. Все-таки надо обработать раны… этому. Мозги ему не подлечишь, а вот тело – вполне возможно.
– Ты кто такой? Имя? Прозвище? Откуда взялся?
Человек поднял голову, затем сел. Бритый затылок в синяках, царапинах, уродливых шрамах и запекшейся крови. Человек словно не заметил вопроса.
Шериф переступил с ноги на ногу. Ему явно хотелось врезать «ангелу» для профилактики. Если бы Герды здесь не было, скорее всего, он так бы и поступил.
– Эй, ты. Слышишь меня?
Человек закашлялся. Заколотил себя в грудь ладонью. Оттуда отозвалось. Глухо и страшно, словно внутри человека что-то сломалось и починить нет никакой возможности. Словно там, в огромной грудной клетке, беспорядочно перекатываются шестерни и валики, вылетевшие с правильных, нужных мест.
– Эй! – повторил шериф. Волосы у Герды на затылке вдруг зашевелились. – Эй!
Человек перевел взгляд на девушку…
В первый момент Герде показалось, что на нее смотрит сама Вечность. Даже голова закружилась. Обрыв в животе, словно падаешь с высоты, с оборвавшихся гнилых ступеней в вентиляционной шахте. И лететь еще метров сто – на ржавые прутья арматуры.
Ярко-голубые глаза.
Лицо у него было замечательное – с какой-то точки зрения. Лицо архангела Гавриила, искаженное тысячелетиями вынужденной жизни на земле, среди людей, убийств и несчастий.
– К-какого черта? – сказал «дьявол» хрипло. – Совсем офонарели, подъема же еще не было.
– Офонарели? – переспросила Герда тихо.
– Подъема? – брови шерифа поползли вверх.
Дьявол нахмурился.
– Группа «Солнышко»… вы чего? Забыли?
Шериф с Гердой переглянулись. «Белая горячка» – одними губами сказала девушка. Шериф кивнул. Кого-кого, а людей с таким диагнозом он видел регулярно… Иногда, прости господи, даже в зеркале.
– Тебя, вообще, как зовут? – сказал он.
– Чего?
Шериф поморщился.
– Имя твое как, придурок?
– Придурок? – повторил «дьявол». Голубые глаза взглянули на шерифа беспомощно. «Дьявол» мотнул головой, словно поддатый. – Придурок? К-кто придурок?
Шериф засмеялся:
– Смотри-ка, понимает… да уж точно не я.
– А ты кто? – «дьявол» повернулся к шерифу, наморщил лоб. Василий Михайлович отстранился.
– Я? – он положил руку на потертую кобуру с «макаровым». – Я шериф.
