Исключительные

– Правильно, – сказал Джона, – не надо браться за нее сейчас. Спешить тебе некуда.

– Здорово, когда можно не спешить, – сказал Деннис, который в отличие от друзей никогда не торопился. – Не обязательно все расписывать по часам. Просто жди, и для всего найдется свое время.

Возможно, это были его последние спокойные слова за весь вечер. Или, скорее, это было воспоминание картины вечера – сцена, в которой муж одной женщины размышляет о том, как приятно не спешить, а в следующий час все рассыпается в прах. Может, он этого вообще не говорил. Впоследствии Жюль уже не была в этом уверена. Они так много пили, и Итан организовал непрерывную подачу разнообразных amuse-bouches[16] перед основными блюдами. Маленькие вкусняшки с завитками цветного желе следовали одна за другой, а в помещении было слишком темно, чтобы хорошо рассмотреть, что именно ешь. Текстурность была всем для хорошего ужина восьмидесятых. Детали часто были не столь важны.

Из-за того, что Деннис принимал ингибиторы МАО, сегодня больше известные как ИМАО[17], он всегда был осторожен с едой. Перед ужином он незаметно сказал официанту о своих пищевых ограничениях. Но в тот вечер над столом витало необычное силовое поле, отчасти из-за присутствия в ресторане Итана Фигмена, которое сильно взволновало хозяина. Он был большим поклонником «Фигляндии» и мог декламировать целые диалоги из шоу, Итана это искренне тронуло, и он согласился быстренько нарисовать прямо на скатерти Уолли Фигмена и Альфу Джаблон и, по особой просьбе, Шарпи. За столом все болтали без умолку, радуясь за Эш и ее первый настоящий успех, беспокоились о своих собственных возможностях, разгадав, что тридцать – знаменательный возраст, и плодотворный, возможно. Могло так случиться, что, когда Деннис разговаривал с официантом, тот мог понять по интонации, что Деннис просто не любит копчения, маринованное и консервированное мясо, выдержанные сыры, печенку и паштет, а не то чтобы вся эта еда могла его убить.

Подали мелкие керамические ложечки с чем-то под названием «томатная вода» и одним-единственным морским гребешком, похожим на большой зуб. Появилась бутылка вина, и наличие на этикетке «Pouilly» не оставило у Жюль сомнений, что вино превосходно. Они ели все, что им подавали.

Было ли что-то копченым, маринованным, консервированным, ядовитым? Сложно сказать. Все было вкусно, и у Жюль не было причин предполагать, что сегодня вечером Деннис, как обычно, беспокоится о своих пищевых ограничениях. Но ближе к концу ужина, когда среди армии бесплатных закусок принесли тарелку с печеньем, которое официант представил как «Эмментальские дукаты с перцем», Деннис наклонился к Жюль и сказал:

– Мне нехорошо.

– Ты ел что-то, что тебе нельзя? – заподозрила она, но он покачал головой. – Хочешь уйти? – продолжала она, и при свете свечей было видно, что он весь покрылся потом, так что вопрос был уже не в том, хочет он уйти или нет. Пот катился градом у него по лицу.

– Деннис, – испугалась Жюль. – Деннис, с тобой и правда что-то не то.

– Я тоже так думаю. – Он оттянул воротничок рубашки и добавил: – Голова раскалывается. Умираю, наверно.

– Ты не умираешь.

Жюль в отчаянии повернулась у друзьям. Они не смотрели на них, ели, смеялись. Роберт из каких-то соображений скармливал Джоне котлету из крабов.

– Итан, – не думая, крикнула она. – Итан, Деннису плохо.

Итан озадаченно поднял голову, увидел лицо Жюль и, мигом проглотив то, что жевал, и вскочив со стула, перегнулся через стол, чудом не уронив свечу.

– Деннис, посмотри на меня, – приказал Итан, а затем вдруг – перелетел, что ли? – оказался рядом, ослабил ему воротник и опустил на пол между их столом и соседним, так что получилось, будто Деннис лежит на песчаном дне. От его тела на песке остался отпечаток, как песчаный ангел, как обведенный мелом силуэт на месте убийства, и предрекал он смерть. Жюль упала на колени рядом с ним, слезы капали ему на шею и обмякшее лицо. Она нащупала у него пульс, он был бешеным – «строчит», как несколько минут спустя скажет врач неотложки. Деннис попытался заговорить, но речь прозвучала неразборчиво. Они все достаточно были наслышаны об инсультах от своих бабушек и дедушек и поняли – как это ни дико, а это он самый и есть.

Склонившись над ним, дожидаясь прибытия помощи, Жюль думала, что у нее на глазах умирает муж, человек с мешком мусора, специалист по УЗИ, который не лидирует в забеге и не блистает на своем поприще, как и на любом другом. Господи, все эти звезды, думала она, и все эти миры, к каким принадлежат эти звезды. И все не-звезды тоже, все, кто борется за место под солнцем, кто озабочен собственной карьерой, своей дорогой, зачем это все, для чего. Слишком сложно, чтобы понять. Так отвратительно и ненужно. Оставь успех, славу, деньги и огромный невидимый купол незаурядной жизни Эш и Итану, которые знают, как распорядиться ими, думала она, пока врачи неотложки спешили по узкому проходу, тяжелыми башмаками хрустя по песку, окружали ее мужа. Оставь все Эш и Итану, думала Жюль. Они достойны этого, они замечательные. Просто не отнимай у меня то, что есть, услышала она, как подумала или, может быть, сказала вслух. Мне больше ничего не надо.

10

На рассвете Джона Бэй возвращался домой из пункта скорой помощи при больнице «Бет Израэль»; в такси рядом с ним сидел