Исключительные

– Да. «Каноэ».

– Терпеть не могу.

Но она его не оттолкнула. Он задержался, взяв ее за руку с длинными тонкими пальцами и ухоженными ногтями.

– А теперь давайте все почтим Крему Симанс минутой молчания, – услышала собственный голос Джули. Она не собиралась в этот вечер произносить ни слова, и едва заговорив, почувствовала, что сделала ошибку, встревая в это. Во что именно? В их дела.

– Прорезалась девчонка с Лонг-Айленда, – сказал Гудмен.

– Гудмен, с такими высказываниями ты просто ужасно выглядишь, – одернула его сестра.

– Я и впрямь ужасен.

– Да ты ужасен, как нацист, – сказал Итан. – Словно используешь некий код, чтобы напомнить всем, что Джули еврейка.

– Я тоже еврей, Фигмен, – ответил Гудмен. – Точно так же, как и ты.

– Не ври, – возразил Итан. – Даже если твой отец еврей, мать – нет. Надо, чтобы мать была еврейкой, иначе тебя просто сбросят со скалы.

– Евреи? Они не агрессивны. Не они устроили резню в Сонгми. А я просто заигрывал, – сказал Гудмен. – Хэндлер это знает, верно? Я просто ее чуть-чуть поддразнивал, да, Хэндлер?

Хэндлер. Она ощутила волнение, услыхав, как он ее называет, хотя едва ли могла вообразить, что парень может так к ней обратиться. Гудмен смотрел на нее и улыбался, и ей пришлось сдержать себя, чтобы не встать, не потянуться, не дотронуться до контуров его золотистого лица. Она никогда так долго не находилась совсем рядом с таким эффектным парнем. Джули не соображала, что делает, вновь поднимая свой стаканчик.

– О Крема Симанс, где бы ты ни была, – громко произнесла она, – жизнь твоя будет трагичной. Ее прервет несчастный случай, и причиной станет… аппарат для разосеменения животных.

В своей абсурдно двусмысленной тираде она употребила на ходу придуманное слово, но по вигваму разнеслись одобрительные возгласы.

– Видите, я знала, что неспроста ее позвала, – сказала Эш, обращаясь к остальным. – «Разосеменение». Годится, Жюль!

Жюль. Вот тут оно и произошло: мгновенный переход, после которого все стало по-другому. Робкая провинциальная никчемная Джули Хэндлер, которая впервые в жизни вызвала бурное веселье, внезапно и легко превратилась в Жюль, а это куда более подходящее имя для нескладной пятнадцатилетней девушки, уже отчаявшейся привлечь к себе чье-то внимание. Эти люди понятия не имели, как ее обычно называют; они едва ли ее замечали в эти несколько первых лагерных дней, хотя она их, конечно же, замечала. В новой обстановке появилась возможность преобразиться. Жюль – так назвала ее Эш, а тут же вслед за Эш и остальные. Теперь она была Жюль, и остаться Жюль ей предстояло навсегда.

Джона Бэй провел рукой по струнам старой гитары, доставшейся ему от матери. Сюзанна Бэй преподавала акустическую гитару в этом лагере в конце пятидесятых, когда ее сына еще на свете не было. С тех пор она каждое лето, даже став знаменитой, появлялась в определенный момент и давала импровизированный концерт, и нынешнее лето явно не станет исключением. Она приедет всего на один день, хотя никто, даже сын, не знает, когда именно это произойдет. А пока Джона взял несколько пробных аккордов, а потом заиграл наугад. Казалось, он делает это совершенно рассеянно; он был из тех, чей музыкальный талант кажется естественным, беспечным, врожденным.

– Ух ты, – сказала или просто обозначила губами Жюль – она точно не знала, вырвался ли возглас наружу, – глядя, как он играет. Она представила, что через несколько лет он станет знаменитым, как мать; Сюзанна Бэй введет Джону в свой мир, вытащит его на сцену, это неизбежно. А сейчас, когда казалось, что он вот-вот затянет одну из песен своей матери, типа «Нас ветер унесет», он вместо этого заиграл «О благодать» – в честь той существующей или несуществующей девочки из школы в Пенсильвании, где училась двоюродная сестра Гудмена и Эш Вулф.

Они провели вместе всего-то чуть больше часа, и тут одна из дежурных педагогов, преподавательница ткацкого дела и спасательница из Исландии со строгой стрижкой по имени Гудрун Сигурдсдоттир, вошла в вигвам с массивным прочным фонарем, словно бы предназначенным для ночной подледной рыбалки. Она огляделась и сказала:

– Так-так, мои юные друзья, вижу, вы тут травку курите. Ничего «клевого» в этом нет, как бы вам ни казалось.

– Вы ошибаетесь, Гудрун, – возразил Гудмен. – Это всего лишь запах моего «Каноэ».

– Простите?

– Моего одеколона.

– Нет, по-моему, вы тут все-таки травкой балуетесь, – продолжила она.

– Ладно, – признал Гудмен, – травяной компонент и правда присутствует. Но поскольку вы нас убедили, что мы ведем себя неправильно, этого больше не повторится.

– Все это хорошо. Но вдобавок у вас мальчики путаются с девочками, – сказала Гудрун.

– Мы не путаемся, – откликнулась Кэти Киплинджер, которая переместилась на кровати поближе к Гудмену, причем оба нисколько не смущались, что их видят совсем рядышком.