У Юли было такое чувство, будто ей дали пощечину. Или ударили под дых. Или то и другое одновременно. И ошеломительно, и оскорбительно. Подло. Вероломно. Неблагодарный Спарк! Она придумывала для него такие замечательные романы! Ничего, больше он не получит от нее ни одного сюжета. Такие, как он, на базаре пятак за пучок.
И она вернулась к старой доброй классике, скачанной из Интернета. Джоан Харрис и Сесилия Ахерн, Джеймс Питер и Ричард Касл. Но беспокойство не проходило. Подлый Спарк задел ее за живое. Она читала, а во рту оставался неистребимый кисло-сладкий вкус. Она воображала себе авторов, которые вымучивают из себя слово за словом – проклятые шесть тысяч слов в день, – и всё ради того, чтобы колеса крутились, а бизнес процветал. Ради того, чтобы такие, как она, могли расслабиться и получить удовольствие, потому как знали, что счастливый конец им гарантирован. Писатели были «терпилами», а она – «лохушкой», которую разводили. Как будто старый добрый онанизм перестал работать. За него хотя бы не нужно никому платить.
Опять подступила знакомая серая тоска. Юля кормила ребенка, следила за чистотой его одежды, вытирала ему нос. Еще она кормила мужа, следила за чистотой его одежды – нос вытирать он умел сам, спасибо свекрови. И знала, что впереди масса серого неструктурированного времени, а где-то там, на горизонте – смерть. С этим нужно было что-то делать.
Она стала думать об Августе Спарке. Кем он был? Чего хотел? Как боролся с серой бездной времени? Она снова перечитала его статью. Потом еще раз. И вдруг в самом конце заметила слова: «Я сам не замечал, пока одна отважная женщина не открыла мне глаза». За этим что-то крылось. Что-то личное. Какая-то история. И вот однажды ночью, когда муж и сын спали, Юля открыла ноутбук и написала: «Густав Гринблат поставил точку, распечатал получившуюся страницу и прочитал ее, помечая цветными маркерами те места, которые вызывали у него сомнения».
За два месяца Юля написала около сорока страниц и чувствовала, что история подходит к концу. Хизер и Густав наконец узнали друг о друге правду и расстались навсегда. Конечно, для романа этого маловато, но Юля хорошо помнила, что первый роман Густава вырос из рассказа. Еще она понимала, что в финале Хизер и Густав должны снова быть вместе. Они просто не могли остаться несчастными и одинокими.
Хизер такая замечательная. Такая храбрая, сильная и уверенная в себе. А Густав… он такой милый.
Но как им помириться? Конечно, если бы Густав помог Хизер и Хлое с их проектом, тогда он заслужил бы прощение. Но как он мог помочь? Например, найти для них деньги. Но где? Может, он писатель-миллионер, как Стивен Кинг или Ричард Касл? Нет, не похоже. Юля описывала совсем другого, скромного человека. Да она и сомневалась, что авторы любовных романов могут заработать столько же, сколько авторы детективов, оставаясь малоизвестными. Это будет неправдоподобно.
И тогда она спросила себя: «Ты написала о семье Хизер. Даже о ее бабушке и дедушке. А из какой семьи Густав?»
Хизер включила телевизор. Сегодня Хлоя должна выступить в местной программе, рассказать об их проекте и объявить о сборе денег. Сама Хизер приехать в студию категорически отказалась:
– В центре внимания должны быть дети и ты. А меня вполне устраивает роль «серого кардинала».
Зазвонил мобильный. Хизер сняла трубку. Звонила Хлоя:
– Включи телевизор!
– Что-то случилось?
– Нет, всё в порядке… в общих чертах. Только… милая, здесь Густав.
– Что?!
– Да, он здесь и тоже будет выступать в программе.
Хизер поморщилась:
– Возможно, это совпадение.
– Милая… он в килте.
После того как ведущая представила участников передачи, Хлоя коротко рассказала о проекте, а дети показали гобелены и вспомнили своих бабушек, ведущая повернулась к Густаву:
– У нас сегодня еще один участник передачи, Густав Гринблат, более известный под псевдонимом Август Спарк. И с ним его отец – известный предприниматель и банкир Роджер Гринблат. Роджер, что привело вас в студию?
Пожилой импозантный мужчина ответил:
– Дело в том, что в последние годы мы с сыном не ладили. Когда он нашел в себе силы позвонить мне и попросить о помощи, я понял, что дело важное. Оно таким и оказалось. На свете нет ничего важнее, чем дети. И если я смогу помочь детям этого города заниматься любимым делом в достойных условиях, я буду счастлив.
– Густав, а что вы скажете?
– Думаю, самым уместным было бы процитировать слова Марка Твена: «Когда мне было семнадцать лет, мой отец был идиотом. Когда мне исполнилось двадцать семь, я удивился, насколько поумнел за последние годы этот уже немолодой мужчина». За точность цитаты не ручаюсь, но, кажется, мы зарыли топор войны. По крайней мере, на некоторое время.
– Но почему вы пришли в студию в килте?
