всякую ценность. За него теперь не заплатят и полдары.
Никому не нужное дитя.
Его оставалось только утопить в бочке с дождевой водой, которая стояла в тюремном дворе. Так поступали со всеми детьми, рожденными в Дэбэре. Прислужница сама топила таких, и не раз.
Но рядом с внезапно ожившим младенцем лежало еще не до конца остывшее тело его матери…
Инстинкт самосохранения кричал обоим: «Бегите прочь!» Однако ни прислужница, ни страж не сдвинулись с места. Странно, но, оказывается, даже у людей с самыми очерствевшими от тяжелой жизни душами иногда внутри вспыхивает свет, который называется «благодарность».
Это была последняя камера. И последний покойник. Точнее — покойница. Дэусу Бэру хватило одного взгляда, чтобы понять: странно все как-то. Очень странно.
В отличие от остальных узников, чьи тела обычно как попало валялись на полу, тело женщины аккуратно лежало на нарах. Руки сложены на груди.
Надо же! С каких пор стражи Дэбэра проявляют такое уважение к покойникам?
Заинтригованный Бэр подошел ближе, жестом приказывая безмолвному стражнику, стоящему за спиной, посветить на труп. Слишком дорогая ткань для простолюдинки. Как пить дать — дворянка. Из знатных. И когда только Дэмонион угомонится?
Лица убитой не видно. На голове подобие мешка. Зачем? С чего это вдруг стражи Дэбэра стали такими чувствительными? С каких пор они не хотят, убивая, смотреть своим жертвам в глаза?
Хотелось домой — в Адейру. Принять ароматную ванну, плотно поужинать и в мягкую постельку. Подальше от жуткого зловония. Так что…
— Отар побери эту работенку! — в который раз выругался Верховный Лекарь, в тысячный раз жалея, что по закону он лично должен освидетельствовать смерть узников Дэбэра. — Почему я должен каждый раз сам ковыряться в вашем дерьме?
Толстяк покосился на сопровождающего его безмолвного стража. Конечно, он не ждал ответа от своего вынужденного «попутчика», да тому и по чину не положено общаться с вышестоящей знатью. Верховный Лекарь сделал брезгливый жест рукой.
— Пошел прочь!
Страж поспешно удалился, и дэус Бэр продолжил работу. Беглый осмотр тела показал, что женщина умерла от жестокого избиения. Хотя нет… Кто-то по доброте душевной незаметно проткнул ей кинжалом сердце. Видать, пожалел. Чтобы долго не мучилась.
— Что здесь вообще происходит? — Недоумение Верховного Лекаря невольно возрастало.
Пробежавшись еще раз взглядом по телу покойницы, Бэр, наконец, понял, что его смущает — «сдувшийся» живот. Женщина еще совсем недавно была беременна. Откинув окровавленный подол, Верховный Лекарь внимательно изучил рваный разрез.
Не кесарево. Ребенка вырезали грубо, явно не пытаясь сохранить жизнь ни матери, ни малышу.
— Нерожденный! — догадался Верховный Лекарь.
Что ж, такое в Дэбэре не в первой. Он слышал, что за нерожденных детей ведуньи хорошо приплачивают местным прислужницам. Что ж, может, оно и к лучшему. Что ребенка вырезали. Не придется возиться с бумагами — оформлять еще один труп.
Оформив свидетельство о смерти (не став, правда, выдавать сердобольного прокалывателя сердца), дэус Бэр направился к двери, но вдруг притормозил, запоздало сообразив, что б графе покойницы стоит только номер камеры. Имени нет.
Непорядок! Только не хватало еще приезжать сюда повторно на опознание, если доскребутся до бумаг! Понимая, что страж, сопровождающий его, вряд ли знает личность покойницы, и не желая искать надзирателя, Верховный Лекарь решил пойти наудачу. Возможно, он раньше встречал эту несчастную при дворе. Уж больно богатый наряд. Или сможет благодаря своему дару определить степень ее родства с кем-то из знакомых. Бэр, брезгливо поморщившись и натянув белоснежную перчатку, снял с головы покойницы тряпку.
Сердце остановилось.
Волна леденящего ужаса сковала тело. Верховному Лекарю потребовалось минут десять, чтобы оправиться от шока.
Нет никакой нужды искать ее родственников. Он слишком хорошо знал — они все уже давно мертвы. Как не надо узнавать и ее имя. Бэр все равно не осмелился бы записать его в документы.
Верховный Лекарь отошел от покойницы, рассеянно огляделся. В голове роилась куча вопросов, но среди них доминировал лишь один: ребенок! Родился ли он мертвым, или…
И это «или» сводило его с ума!
