— Князь-батюшка Владислав Радомирович посылали спросить матушку-княгиню, станет ли нынче с ним ужинать?
— Передай батюшке-князю, что спит наша горлица. Дите ей трудно дается, всякий день дурнотой мучается, а потом спит без просыпу, сил набирается. Пусть уж и нынче без нее отужинают. Все?
— Нет, — пролепетала девушка. — Еще…
Она испуганно поджала губы, раздумывая, можно ли сказать княгининой служанке, пусть и такой грозной да строгой, то, что одной княгине велено было передать. К молодой госпоже уже и в доме все привязались, жалеют. А Ядзя эта едва третьи сутки на порог взошла. Доверяет ей старая княгиня Агата, только чернским и хозяйка, и служанка — чужие. Отнести бы весточку самой княгине Эльжбете, да эта Ядвига, словно пес цепной, ее стережет. Раньше нянька их страшная все у дверей стояла, а теперь няньки будто и не было. Зато появилась эта девка: коса длинная, глаза цепкие. Мимо нее и мышь не проскочит.
Словно прочитав мысли девушки, Ядвига выступила за дверь, прикрыв за собой створку. Анитка отступила на шаг.
— Что еще?
— Я нынче поутру на базаре была, — торопливо заговорила служанка, — и подходит ко мне молодой господин. Видно, что не наших краев. Герба ни одного не видала, да по всему — хозяин, а не слуга. Стал спрашивать, не в княжеском ли тереме служу. А потом дал мне грамотку до княгини-матушки Эльжбеты, мол, вести ей из дому, только не знает он, как передать. Боится гнев князя Владислава на голову княгини накликать.
— Каков из себя тот господин? Чернявый, русый? — спросила Ядзя, чувствуя, как обмирает сердце.
— Волос у него… как пшеница в поле. Росту высокого, стати чудной, и голос добрый. — Припоминая, Анитка чуть улыбнулась, знать, приглянулся заезжий господин, а Ядзя нахмурилась, догадалась, кто на порог пожаловал.
— Чай, и денежкой поблагодарил, — фыркнула Ядвига. Сама была такой девчонкой. За монетку, за ленточку готова была ножки господам целовать. Что Анитку винить: дал добрый господин денежку — она и рада по нему улыбаться…
— Давай грамотку, передам княгине, — потребовала Ядзя и, видя, как неохотно выпускает Анитка из рук письмецо, добавила: — Вечером придешь, ленту получишь новую. Только язык за зубами держи.
Девушка закивала, бросилась прочь, а Ядзя развернула письмецо и долго вглядывалась в него, ища знакомые значки. Учил ее Кубусь грамоте еще в те времена, когда о Черном князе и проклятом его сватовстве и слыхом в Бялом не слыхивали. А потом закрутилось, понеслось, так толком и не выучилась. Казалось бы — крючки знакомые, а не прочесть.
Ядвига нырнула в дверь, заглянула в лицо госпоже. Эльжбета тихо спала, щеки горели, но уже не так жарко. Видно, на пользу пошло обтирание.
Ядзя села в ногах, расправила на покрывале письмо, стала осторожно, по буковке разбирать послание, вполголоса проговаривая то, что получилось. И ужаснулась. В другое время умилилась бы, поплакала, ответила сердцем на горячие, страстные, полные любви и покаяния слова, потому как хорошо писал Тадеуш Дальнегатчинский. Песни бы ему петь. Да только если попадут эти песни в руки к Эльжбете, голова полетит Ядзина.
Ядвига прижала письмо к груди, молясь Землице: лишь бы не проснулась задремавшая госпожа. Потихоньку вышла за дверь и заперла за собой, чтобы ненароком не потревожили княгиню другие слуги, неторопливо прошла по коридорам и лестницам, то здесь, то там натыкаясь на мертвяков, собиравших на княжеский стол. А как сошла с крыльца, припустила что было сил в сторону рощи. Скоро два часа, как ушла туда княгиня Агата с преступницей-нянькой. Может, уж и отправила госпожа обратно в Бялое негодную старуху. Тогда и о Тадеке Дальнегатчинском потолковать будет можно.
Ядзя ловко спрыгнула с пригорка на зеленую блестящую траву. И тут нога поехала по мокру — знать, вылили воду после умывания, — и девушка со всего маху плюхнулась навзничь так, что клацнули зубы, закружилась голова. Перед глазами потемнело. Но время ли разлеживаться, если дальнегатчинец вот-вот на двор явится. С него станется. Страху никакого нет.
Ядзя стала слепо шарить рукой в поисках опоры. И тут рука коснулась чего-то теплого и шершавого, как дранка. И это теплое вдруг обхватило ее за плечи, подняло, поставило на слабые ноги.
— Что же ты, Ядвига, — пророкотал над самым ухом голос Владова великана, — словно коза, по двору скачешь? Торопишься куда?
— Да что вы, господин Игор, — вежливо отозвалась Ядзя, чувствуя, как отступает темнота. — То я в рощу, веточек березовых нарвать. Для хозяйского умывания.
— А что других не послала? — Игор внимательно заглянул в глаза, и Ядзя тотчас отвела взгляд.
Чем закрайцу в глаза солгать, уж лучше на первом суку удавиться: быстрая смерть благостью будет. Закрайцы и за меньшую вину людей муками страшными пытали.
— Ладно, не бойся, — рыкнул едва не в самое ухо Игор. — Я девок не ем. С малолетства закормлен, вот с души и воротит.
Он рассмеялся. И на сердце у Ядзи потеплело.
— Давай я тебя до рощи провожу, чтоб в другой раз ножка не подвернулась.
— Проводи, — ответила Ядзя, не успев ни подумать, ни испугаться. — Дорога мирская, не купленная, а вольному воля…
Словно кто под локоть толкнул — сделала шаг навстречу закрайцу.
