— Признайся, уж не ты ли — вечоркинская ведьма? — озлобленным шепотом спросил он у девушки, и теперь Ядзя впервые всерьез испугалась своего нового знакомого.
— Нет, нет, что ты! — замахала руками девушка, поднимаясь с земли, попятилась. — Пли ты не видишь, мертворожденная я. Хоть все горы на свете мне дай, и искорки не выжму. Какая я ведьма?!
Славко тряхнул головой, закрыл широкой ладонью глаза.
— Стыдно? — спросила Ядзя опасливо.
— Извини, уж кому радужной топью людей ломать, да не тебе, — хмуро проговорил он, все еще не поднимая глаз. — Добрая ты. А я вот недобрый…
Но Ядзя не стала слушать исповеди бородатого возницы. Совсем рядом послышались голоса. Знать, не только Славко пришла в голову мысль, что девка неподалеку от голодной радуги — и есть ее хозяйка, вечоркинская ведьма. Знать, видели их с башни. Ищут. А как поймают, так поди докажи, что ты и не ворожея вовсе.
Ядзя бросилась наутек, сверкая пятками. А за нею, ломая широкими плечами ельник, побежал ее спутник.
Глава 52
Казалось бы, вот уже в руках беглянка. Да только разве ж ее возьмешь. Лови рыбку голыми руками. То там, то здесь вспыхивает радужная топь. И казалось бы, кругами ходит вечоркинская ведьма, то в Бялом распахнется око, то в Черне, то из Дальней Гати вести придут, что снова кого-то топь изломала. А есть места и впрямь как кем проклятые — что ни месяц, новое семицветное окно. И не горожан берет, все больше по деревням ходит. Башни новые строить — везде не закроешься. Да и старые теперь оборонять приходится — во всех уделах разбойнички как разбойнички, бока наломать да кошельки срезать, а в Черне озлобилось лесное братство на сторожевые башни. Словно самой радуге служат или, ветер ее трепли, вечоркинской ведьме.
— Как бы ты мне, Игор, ее привез, — с досадой рыкнул Владислав, ударил по столу широкой ладонью, подпрыгнули с легким звоном лезвия и склянки. — Уж я бы вызнал, как она топи открывает.
Игор откинул с лица длинные белые пряди, протянул руки к очагу. Здесь, в подземелье, никогда не хватало тепла, зато трупы портились медленно. Пока завоняются — хозяин уж и закончит.
— Да не она это, — тихо отозвался Игор, — не она.
— Она, — повторил Владислав. Он уже не смотрел на великана, сидящего у огня, вновь принялся растирать в ступке какие-то травы.
— Да не она, — громче повторил Игор. Он поднялся, став едва ли не на полторы головы выше своего господина, подошел к стене и указал длинными пальцами на криво нарисованную углем на стене карту. — Здесь и здесь на прошлой седьмице. У нас, под Черной, в Кривках, в Радове — и все за десять дней. Как знаешь, княже, только чтобы и тут, и там успеть — и трех ведьм не хватит…
Лицо князя потемнело от этих слов, брови сошлись грозно, но Владислав сдержал гнев.
— Ты, Игор, не суди о том, в чем не смыслишь, — бросил он. — Тут с такой силой мы встретились, против которой, может статься, и я, высший маг, не крепче младенца. Мне, моей силе, мало кто поперек встать осмелится — я за версту мыслью в кровавую кашу могу стереть. Думаешь, тот, кто настолько силен, что топью повелевает, не способен за пару-тройку верст одним желанием, одним сосредоточением воли призвать ее туда, куда надобно?!
— А зачем надобно? Что ей, скажем, в Кривках? Или в лесу под Бялым? — возразил Игор с какой-то покорной усталостью. По всему видно было, что разговор этот с господином Черны давний. И даже терпеливый великан Игор отчаялся убедить хозяина не гонять дружинников по лесам в поисках вечоркинской ведьмы, не тратить казны на наемников. За такую плату они из каждой деревни по девчонке привезут. Уж сколько перевозили. А наемнички — народ веселый, в пути потешатся, попортят, а то и неживых уж привозят. Поди докажи, что не та. Что мертвому пытки? Может, и попалась уже вечоркинская ведьма — не этим, так другим: привезли менять на княжескую награду или тихо да мирно в лесочке на дуб вздернули…
Не верил Игор, что может один кто-то топью управлять. Кому дана такая сила, тот небывалый человек. Зачем ему прятаться. А та рыженькая девчонка пряталась, бежала так, словно всю жизнь от людей бегала.
Но сколько ни объясняй, не уймется Владислав, пока не получит ведьму в собственные руки, не дознается до каждой мелочи.
Во всем таков был Влад Чернский — себе одному верил, своему уму, своим рукам. Как хороший гончий пес, взяв след, не жалел сил, гнал жертву до правды или до смерти. А когда чувствовал, что уходит добыча из-под самой пасти, рвал и рычал хуже дикого зверя. Вот и сегодня князь не находил себе места, сразу после утренних дел, поскорее отделавшись от посетителей и просителей, спустился сюда, вниз, в подвал и без устали возился со своими склянками и сосудами. Но видно, самим его смесям и настоям передалась раздраженная вспыльчивость составителя, на широких дубовых столах князя то и дело что-то взрывалось, шипело, сыпались осколки.
