папаху, внизу стоят добротные валенки, подбитые кожей, и почти новые сапоги. Пока понятно только одно: здесь кто-то живет. Ладно, идем дальше…
Следующая дверь, повторяем ритуал: «Постучать, спросить», ответ аналогичный, в смысле – никакого. Заходим внутрь, в нос ударяет сладко-пряный запах трав, в котором еле улавливается только один знакомый аромат – табака. А вот и сами травки, сушатся на двух бечевках, протянутых над печкой, которая стоит в левом от входа углу. По диагонали через комнату на стене висит божница с иконой, обрамленной вышитым рушником, под которой горит маленький огонек лампадки. В его свете мерцает тусклым золотом оклад Божьей Матери, на который Семен тут же троекратно крестится, вздохнув, как показалось, с облегчением.
Мебели – самый минимум. От печки до двери в соседнюю комнату над лавками, на которых можно спокойно разлечься, по всем стенам идут полки, заставленные горшками и горшочками разных видов и размеров. Как в том анекдоте: «Каструл, каструлла и каструльчик». В углу – чисто выскобленный стол, сколоченный из массивных досок и накрытый широким рушником вместо скатерки. Половицы, несмотря на свой возраст, тоже светятся сосновым янтарем. Поражает царящая вокруг чистота и стерильность. Почему-то возникает подспудное ощущение, что мы попали к местному знахарю. Которое усиливается, когда замечаю среди всей этой посуды несколько книг и, самое удивительное, – аптекарские весы с набором гирек. Медициной здесь пахнет на все сто. То, что нам и надо, учитывая рану Синельникова. Осталось дождаться доктора и договориться с ним о лечении…
Замечаю на одной из полок очень старую на вид деревянную шкатулку, ноги помимо воли несут к ней, протягиваю руку, чтобы открыть, но в последний момент останавливаюсь. Мало ли какие секреты и тайны хранит в ней неведомый хозяин. Не стоит лезть без спросу в чужие тайны, хлопот потом не оберешься. Да и задержались мы в доме в отсутствие хозяина, пора бы и на воздух. Окликаю Семена, выходим наружу и, не сговариваясь, садимся на бревнышко, лежащее рядом с домом и, скорее всего, служащее своеобразной скамейкой для посетителей, если здесь и вправду обитает лекарь. Сибиряк достает из кармана пачку папирос, все-таки неплохо бойцы затарились в крепости, я – свой портсигар, прикуриваем от одной спички. Табачный дым кажется очень вкусным и ароматным, блаженно и расслабленно пускаем сизо-сиреневые колечки вверх. А чего напрягаться, когда вокруг нет никого?.. Никого?!. Твою дивизию!!!.. Так лопухнуться!!!.. Бл…!!!..
Вскакиваю, рука дергается к кобуре, но замирает на полпути. Справа в пяти шагах от нас стоит, как я понимаю, хозяин всего этого великолепия. Старик, которому на первый взгляд можно дать и семьдесят, и сто двадцать, и пятьсот лет. Начиная с какого-то момента время перестало накладывать свой отпечаток на это лицо. Стоит босиком, одет в широкие темные штаны и светлую длинную рубаху, вышитую по вороту затейливыми узорами и подпоясанную плетеным кожаным ремешком, на котором висят ножны с небольшим ножом и кожаный же мешочек-кошель. Длинная ухоженная белая борода, нос с небольшой горбинкой, прищуренные глаза под мохнатыми бровями…
Очень напоминает картину Константина Васильева «Человек с топором» («Северный орел»), только персонажу лет гораздо поболее будет. Больше всего поражает взгляд. Пронзительный аж до самых потаенных уголков сознания, мудрый и абсолютно без иронии, суровый, но справедливый. Такой взгляд мог бы быть у Морихея Уэсибы, Миямото Мусаси, а может быть, у Сергия Радонежского, Серафима Саровского… У тех, кто видел Бога, Небо, величие и безграничность Вселенной. Не в силах долго его выдержать, моргаю и опускаю взгляд. Краем глаза замечаю, что Семен замер, как библейский соляной столб, – ни звука, ни движения…
Глава 7
– Что ж вы, гости незваные, словно онемели? Молвите хоть словечко… Кто такие, откуда и куда путь держите? – Похоже, старик играет в давно ему приглянувшуюся игру. – Аль я так напугал, что дар речи потеряли?
– Подпоручик Русской армии Гуров Денис Анатольевич, честь имею… И рядовой Семен Игнатов, – представляюсь за обоих, видя, что сибиряк в прямом смысле слова лишился дара речи. – Идем к своим…
– Да, далековато вам идти придется… Ну, что ж, гости дорогие, проходите в хату, сядем за стол, потрапезничаем… Аль уже угостились в мое отсутствие?
– Спасибо за предложение. В доме уже побывали, то – правда, но ничего не тронули… Простите, как вас звать-величать прикажете? – Вежливо и дипломатично сползаем со скользкой темы и проводим разведку.
– А меня по-разному кличут. Ляхи – те паном Марцианом зовут, свои – дедом Мартьяном иль Мартьянычем называют. А то и вовсе – Знахарем. Выбирай, что по душе будет…
– Дед Мартьян, а вам самому не страшно одному в лесу? Время сейчас опасное, война, мало ли что может случиться…
– А кто вам сказал, что я – один? – Старик снова смотрит на нас удивленно, потом как-то по-особому мявкает, и в ту же секунду над нашими головами пролетает рыжая молния, которая, приземлившись, превращается в громадную рысищу, смотрящую на меня неотрывным бездонным янтарным взглядом. Весь вид зверюги говорит о готовности к прыжку. Видимо, считая, что должного впечатления не произвел, кошак угрожающе шипит, демонстрируя пятисантиметровые клыки.
