Я молчала, всхлипывая все тише.
— Увидела что-то совсем жуткое?
— Почувствовала, — ответила все так же шепотом.
Норт тяжело вздохнул и уверенно произнес:
— Справимся.
Я запрокинула голову и, глядя на него, выдохнула:
— Спасибо.
Он улыбнулся, коснулся моего подбородка, склонился надо мной и зло выдохнул:
— На будущее — научись уже мне доверять, Риа.
— О чем ты? — удивленно глядя в его почему-то мигнувшие не привычным фиолетовым, а синим отсветом глаза, переспросила я.
— Обо всем. — Норт укоризненно смотрел на меня. — Начиная от того, что я никогда бы тебя не бросил, и заканчивая той причиной, по которой ты не сняла свой артефакт! Я до сих пор не могу понять, почему ты это сделала?
— Норт, — простонала я, отводя взгляд.
— Риа! — Он заставил вновь посмотреть на себя и потребовал: — Просто скажи почему!
Признаваться было стыдно, действительно стыдно, но я все же сказала:
— Меня напугало то, что произошло в ванной.
Он сделал резкий вдох, собираясь что-то сказать, но я опередила и, зажмурившись, торопливо выпалила:
— Норт, это неправильно. Я люблю Рика, я встречаюсь с Риком, у нас планы на будущее с Риком, а от твоих поцелуев я…
Договаривать не хотелось.
Но Норт, продолжая одной рукой обнимать за талию, а второй крепко удерживать за подбородок, хрипло потребовал:
— Ты что, Риа?
Хотелось бы соврать, но солгать ему после всего, что он для меня сделал, я не смогла и, все так же зажмурившись, честно призналась:
— А от твоих поцелуев земля уходит из-под ног, унося вместе с собой мою гордость и чувство самоуважения. Пусти, пожалуйста.
Он отпустил.
Некоторое время молчал, но затем весело произнес:
— Риа, мне очень жаль. И я искренне прошу прощения и у твоей гордости, и отдельно у чувства самоуважения.
Прозвучало как-то не слишком искренне. Подняв голову, с сомнением посмотрела на Дастела и увидела его загадочную полуулыбку. Причем эта улыбка становилась все загадочнее и загадочнее, а его взгляд сияющее и сияющее.
— Что? — несколько враждебно спросила я.
— Нет, — Норт широко улыбнулся, — абсолютно ничего.
— Но ты улыбаешься, — обвиняюще сообщила ему.
Норт попытался стереть улыбку с лица, но уже в следующую секунду вновь заулыбался и произнес:
— Чувство вины мышцы лица сводит. Знаешь, такое иногда бывает.
— Серьезно? — с сомнением спросила я.
— Абсолютно! — с видом непререкаемого авторитета подтвердил Норт.
И протянул руку, помогая спуститься с кушетки. Затем, все так же улыбаясь, собрал испачканные кровью полотенца, бросил на окровавленный пол, и все вспыхнуло огнем, уничтожая следы произошедшего.
— Идем, — завершив с уборкой, сказал Норт, — догоняй.
И направился к выходу, но, едва я его догнала, вдруг поймал в объятия, наклонился, стремительно поцеловал и, остановившись прежде, чем я успела возмутиться, прошептал, глядя мне в глаза:
— Люблю тебя со всей твоей гордостью, самоуважением и удивительной наивностью, сокровище мое.
Норт довел меня до входа в столовую, а вот там, извинившись взглядом, оставил и вернулся к прежним собеседникам, видимо, завершать с внушением. Я же, стоя на пороге, откровенно радовалась вернувшейся ко мне магии! Мысли, сомнения, весь ужас пережитого отступили перед пониманием — я снова вижу силу. Я вижу все… и даже больше, чем прежде.
Поняла это не сразу, сначала решила, что мне лишь показалось, но, присмотревшись, я отчетливо разглядела две тусклые силовые линии… Одна шла к Гобби. Как живая, она ползла, по сантиметру в минуту, но ползла… Вторая уходила в сторону газетчиков, и двое из них сидели с петлей на шее. Магической петлей!
И теперь я все это видела!
