жертва.
Поэтому я открыла свой верный красный блокнот, пронумеровала каждую строчку на странице и начала перечислять все самое ненавистное: имена знакомых мне людей, знаменитостей, концепции, понятия и многое другое.
К концу третьего урока я заполнила полстраницы чем-то вроде «
– Привет, – сказал он, плюхнувшись на стул. – Не видел тебя у шкафчиков.
– Меня там не было, – ответила я, не поднимая глаз и записывая в блокнот:
– Ясно. – С минуту он молчал, но я чувствовала, что он заглядывает мне через плечо. – Что это? – спросил он наконец со смехом в голосе.
– Мой Список ненависти, – ответила я, не задумываясь.
После урока, когда мы вышли из класса, Ник небрежно бросил:
– Мне кажется, тебе стоит добавить к Списку сегодняшнюю домашку. Задали хрень.
Я оглянулась на него. Он улыбался.
На душе сразу похорошело. Ник понял меня. Я не одна.
– Ты прав, – улыбнулась я. – На следующей перемене добавлю.
Так мы и начали вести наш печально известный Список ненависти. В шутку. Чтобы излить на бумаге злость, негодование и расстройство. Но это привело к тому, что мне и в страшном сне не могло присниться.
Каждый день мы вытаскивали на алгебре наш блокнот и записывали в него имена всех ненавистных нам старшеклассников и учителей. Сидя рядышком на задней парте, мы перемывали косточки Кристи Брутер и миссис Харфельц. Всем тем, кто раздражал нас и действовал нам на нервы, кто издевался над нами и другими ребятами.
Какое-то время мы тешили себя мыслью, что потом опубликуем этот Список, чтобы мир увидел, какими ужасными могут быть люди. Чтобы последнее слово осталось за нами, а не за чирлидершами, зовущими меня Сестрой смерти, и не за качками, раздающими Нику тумаки в коридорах, когда никто этого не видит, – не за «идеальными детишками», которые ничем не лучше «хулиганов». Мы говорили с Ником о том, насколько бы мир был лучше, если бы велись подобные списки и люди отвечали за свои поступки.
Список был моей идеей. Моим детищем. Я начала его и я его продолжала. С него завязалась наша дружба, он и скрепил ее. Он скрашивал наше одиночество.
Влюбилась я в Ника, впервые побывав у него дома.
Кухня, в которую мы зашли, была запущенной и грязной. В отдалении слышался звук работающего телевизора и временами перекрывающий его кашель курильщика. Ник открыл дверь рядом с кухней и жестом показал следовать за ним. Мы спустились по деревянным ступеням в подвал. Там прямо на цементном полу лежал не заправленный матрас, а рядом с ним – маленький рыжий коврик. Ник сбросил рюкзак на матрас и плюхнулся на него сам.
– Долгий день, – тяжко вздохнул он, потирая глаза. – Когда уж наконец лето наступит.
Я медленно крутанулась на месте, осматриваясь. В одном углу стояли стиральная машина и сушилка с наброшенными поверх рубашками. В другом – мышеловка. У стены одна поверх другой были сложены коробки для переезда. К ним приткнулся невысокий комод с торчавшей из приоткрытых ящиков одеждой, заваленный разным барахлом.
– Это твоя комната? – поразилась я.
– Ага. Хочешь телек посмотреть или сыграть в плейстейшен?
Ник перевернулся на живот и включил маленький телевизор, стоявший на коробке рядом с кроватью.
– Давай сыграем.
Я села на матрас рядом с ним и заметила между кроватью и стеной переполненную книгами пластиковую корзину. Подползла к ней на коленях и взяла одну книгу.
– «Отелло», – прочитала я название. – Шекспир?
Ник настороженно взглянул на меня, но ничего не сказал.
Я взяла другой том.
– «Макбет». – Потом еще два. – «Сонеты Шекспира». «В поисках Шекспира». Что это?
– Ничего. Держи. – Ник бросил мне джойстик.
Я проигнорировала его, продолжая копаться в корзине. «Сон в летнюю ночь». «Ромео и Джульетта». «Гамлет, принц датский». Тут был один Шекспир.
– Моя любимая, – тихо признался Ник, показав рукой на «Гамлета».
