шагает к ванне и останавливается как вкопанная.
В ванне сидит паук.
Маленький паучок с тонким тельцем и хрупкими, будто кружевными, лапками. Он, должно быть, поднялся по канализации и очутился в этой чугунной эмалированной ловушке, в этом гигантском белом пространстве, откуда нет выхода. Сначала он, должно быть, боролся, пытаясь забраться наверх по гладким стенкам, но тонкие лапки все время соскальзывали, и он снова и снова скатывался на дно. В конце концов он понял всю тщетность своих усилий и вот теперь застыл в неподвижности и покорно ждет, как распорядится судьба, какой предоставит ему выход.
И тут Джулия заливается слезами. Но не от вида этого черного паучка на белой эмали – хотя она и боится этих тварей, которые вызывают у нее отвращение и какой-то утробный ужас, – а от осознания, что она сама попала в такую же ловушку, из которой ей не выбраться, и никто ее не спасет.
Ах, как хорошо было бы залезть снова в постель и никогда оттуда не вылезать. Исчезнуть, испариться. Она не знает, что ей делать с этим свалившимся на нее горем, с этой гигантской волной, захлестнувшей ее с головой. Однажды в детстве, когда они всей семьей купались в Сан-Вито-Ло-Капо, она чуть не утонула. Море, в этом месте обычно спокойное, было в тот день на редкость бурным. И вот одна волна, выше, чем остальные, повалила ее. Несколько секунд она барахталась в пене, оторванная от всего мира. В рот набился песок – она до сих пор помнит это ощущение, – песчинки вперемешку с мелкими камешками. На какой-то миг она перестала понимать, где небо, а где земля, действительность утратила всякие очертания. Поток потянул ее ко дну с такой неотвратимостью, будто кто-то дернул ее за ногу. Находясь в полубессознательном состоянии, столь характерном для падений с высоты и аварий, когда на несколько мгновений действительность опережает мысль, она решила, что ей не вынырнуть. Что это – конец. Она уже почти сдалась. Но в этот миг отцовская рука ухватила ее и вытащила на поверхность. Она пришла в себя, удивленная и потрясенная. Живая.
На этот раз ей, увы, не выплыть.
Судьба преследует семью Ланфреди, думает Джулия, как землетрясение, которое несколько раз подряд тряхнуло Италию, и все в одном и том же месте.
Несчастный случай с отцом здорово подкосил их.
А гибель мастерской добьет.
Сара
Сара чувствует: в офисе что-то изменилось. Это очень тонко, трудно определимо, почти неразличимо, но это так.
Взгляд, интонация, с которой с ней здороваются, слишком нарочитый интерес, звучащий в простом вопросе «Как дела?», или столь же нарочитое отсутствие интереса. И потом, тон – чуть неловкий, а также взгляды. Одни улыбаются ей вымученной улыбкой, другие стараются ее избегать. И ни капли естественности – ни в ком.
Сначала Сара не понимала, какая муха их всех укусила. Может, что-то не так в ее одежде, какая-то упущенная деталь? Хотя она, как всегда, одевается безупречно. Она помнит, как учительница в ее школе пришла однажды в класс с мешком для мусора в руке. Поставила его на стол самым естественным образом и только тут поняла, что, выходя из дома, выбросила в помойку свою сумку. Она так и шла до самой школы, ничего не замечая. Ребята в классе, конечно, прыснули со смеху.
Впрочем, сегодня одежда Сары в идеальном порядке, она придирчиво оглядывает себя в зеркале в туалете. Кроме осунувшегося лица и этой худобы, которую ей удается прятать, болезнь ни в чем себя не проявляет. Так откуда тогда эта сдержанность в отношении к ней со стороны коллег? Ничего подобного раньше не было. Вот уже несколько дней, как установилась между ними эта странная дистанция, установилась незаметно и не по ее вине.
Но достаточно было одного слова ее секретарши, всего одного слова, и Сара все поняла.
«Мне так жаль», – сказала та почти шепотом, сокрушенно глядя на нее. Сара не сразу сообразила, о чем она говорит: случилась какая-то катастрофа, теракт, в котором она пострадала? Ураган, авария? Или кто-то умер? Но тут до нее дошло, что речь о ней самой. Да-да, это она – жертва, пострадавшая, родственница усопшего.
Сара остолбенела.
Если знает секретарша, то и все остальные точно в курсе.
Инес проболталась. Нарушила соглашение, тут же, без предупреждения. Раскрыла ее тайну. Новость разнеслась с быстротой молнии, пролетела по коридорам, заполнила офисы, разлетелась по залам заседаний, кафетерию и наконец добралась до последнего этажа, до самого верха иерархической лестницы – до кабинета самого Джонсона.
Инес, в которую Сара так верила, которую выбрала, взяла на работу, Инес, которая каждое утро улыбается ей, с которой она занимается одними и теми же делами, которую она приняла как родную, да, Инес, та самая Инес нанесла ей удар ножом в спину, предала ее самым гнусным образом.
И ты, Брут?
Их общую тайну Инес доверила тому, кто лучше всех смог бы справиться с ее распространением: Гэри Кёрсту, главному завистнику, честолюбцу и женоненавистнику, который люто ненавидит Сару с самого ее появления в компании. Она действовала «в интересах фирмы» – так будет оправдываться предательница, изображая фальшивую печаль, а потом еще и добавит: «Мне так жаль». Сара ни капли не верит ее сожалениям. Конечно, ей самой надо
