Рот с обломками зубов раскрылся, и тварь громко замяукала. Она заметалась в чемодане, но покинуть его не могла. Тварь чувствовала опасность, но бессильна была против нее.
Друзья поняли, что это – сердце и мозг общежития, управляющий поведением обитателей и сосущий из них
Из живота твари высунулись черные трубочки и потянулись к друзьям.
Всхлипывая от страха и отвращения, Алексей занес топор и несколько раз шибанул по твари.
Незрячая голая тварь попыталась увернуться и выскочить из чемодана, но она была слишком старой, слишком тяжелой и беспомощной.
Тело лопнуло как огромный пузырь, наполненный темно-зеленой слизью.
Алексей и Александр насквозь промокли от густой липкой жидкости, однако в гневе продолжали рубить и рубить чудовище. Они размозжили голову и изрубили на мелкие куски клубок черных трубок, что так долго сосали из жителей общежития жизненные соки.
Наконец они нанесли по последнему удару, кинули топоры, в последний раз взглянули на гору грязного мяса и, шатаясь, вышли из комнаты.
Мощные толчки сотрясали нахохленное общежитие швейной фабрики, по стенам и потолкам, извиваясь, побежали трещины, в оконных рамах лопались стекла, вазы и вазоны разбивались о скрипучий паркет, дверцы шкафов распахивались, из них со звоном вылетала кухонная утварь, телевизоры слетали с тумбочек на пол, люстры угрожающе забряцали, опрокидывались шкафы с одеждой и прочим хламом, кошки, удивленно вытаращив глаза, замерли на месте.
По коридорам метались и кричали сонные, напуганные люди.
Те, для кого собственная нагота была ужасней смерти, спешно одевались, прежде чем выбежать из общежития.
Вера проснулась в кровати с мужчиной, имени которого она не помнила.
У мужчины были волосатые руки и первобытная морда убийцы, будто сотворенная на полицейском фотороботе.
Вера крикнула: Лови мамину люстру!
Мужчина вытянул руки, однако люстру поймать не сумел.
Леонид проснулся от того, что его кровать ходуном ходила. Во сне он подумал, что это соседи за стенкой бесятся, и, разозлившись, вскочил с кровати, но не смог устоять на ногах и упал.
Оксана сумела удержаться на ногах, она схватилась за подоконник и, выглянув в окно, увидела огромный гусеничный бульдозер.
Желтый бульдозер, орудуя ковшом, разбросал нестройные ряды мусорных баков и двинулся к гаражам.
Разгромив гаражи, пыхтя и фыркая, словно от злости, бульдозер начал прокладывать тропу через дремучие колючие кусты.
Александр вбежал в комнату и схватил голую жену за руку.
Жена сказала: Дай хоть оденусь!
Потолок над их кроватью обрушился, они выбежали в коридор и, проталкиваясь через паникующих жителей, сбежали по лестнице во двор.
Там стояли сонные, голые и полуодетые люди.
Проститутки общежития смеялись, пряча пухлые груди в ладонях, и смех их походил на кладбищенское воронье карканье.
Алексею еле удалось сдержать родителей, его мать плакала: У меня там курточка осталась… чехословацкая! Сынок, надо вернуться!
Его отец плакал: Цепочка золотая и крестик! А под паркетиной заначка в пятьсот гривен… пусти!
Одноглазый мальчик Ваня держал за руки двух близняшек, они с интересом патологоанатомов, без всякого страха смотрели на трясущееся в предсмертной лихорадке общежитие.
Посмеиваясь, голый Леонид стоял отдельно от толпы и курил сигарету без фильтра.
Голые Витя и Маша прыгали от радости, как малые дети при виде радуги.
Николай держал на руках рыжего котенка, поглаживал его и приговаривал: Не бойся, котик. Не бойся…
Вера и мужчина с волосатыми руками присели на ржавую трубу, они пили пиво из бутылки, которую прихватили из холодильника.
Вера сказала: Е-мае, а мне в овощной на работу через час… и в чем я пойду?!
Здание общежития сотряслось в последний раз и рухнуло, подняв едкое облако пыли.
Алексей и Александр повели за собой жильцов общежития к морю.
Они брели вдоль дремучих кустов по тропе, которую для них проложил желтый бульдозер, пока не увидели высокий бетонный забор и дыру в нем.
Через дыру эту жильцы попали на пляж.
Раскаленный песок обжигал их ступни, соленый йодированный воздух приятно щекотал ноздри, а высоко в небе кружили чайки.
На мокрых гладких камнях посмеивались бакланы.
Перед ними предстало море.
Волны гулко накатывали на берег, разглаживая его, как мамин утюг праздничную рубашку.
Красноватые переливы планктона метались в глубине, заигрывая с причудливым отсветом солнечных лучей.
Ярко-синее, пламенное, сверкающее. Будто сотканное из шерсти, оно играло барашками и хранило в своих пространствах некую тайну.
