отличались от мыслей простых рыбаков.
– И что потом? Он унаследовал деньги и решил рискнуть?
– Он ничего не унаследовал. После смерти жены он стал лишь мужем покойной дочери губернатора.
– Сочувствую.
– Мадемуазель, с сочувствием вы опоздали на шесть веков. Я прошу меня простить, но нам пора ехать, – подытожил он, глядя на часы. – Я опаздываю на встречу.
– Да, конечно.
– Но если вы не забыли, я собирался попросить вас об услуге.
– Не забыла. В чем эта услуга заключается? – неуверенно поинтересовалась я.
– Я хочу, чтобы вы показали мне Париж.
Меня пригвоздило к месту еще сильнее, чем когда я открыла глаза, стоя над шестисотметровой бездной.
– Вы сейчас издеваетесь?
– Вы каждый раз расцениваете приглашение в Париж как издевательство?
– Нет… Но как вы себе это представляете?
– А что там представлять? С меня организация, с вас – экскурсия. Вы писали об этом городе не как турист и простой обыватель. Вы писали сердцем. И мне бы хотелось заполучить такого гида.
– Ну вы же наверняка там были сотню раз!
– Вы ошибаетесь. Я никогда не был в Париже.
– И вы считаете, что я вам поверю?
– Я не прошу вас мне верить. Я прошу об экскурсии.
– Понимаете, есть одна проблема…
– Какая?
– В Париже, недалеко от площади Конкорд, находится церковь Мадлен. Так вот когда я заходила туда последний раз, я дала себе слово, что снова вернусь в этот город либо одна, либо со своим мужем.
Какую-то секунду он с чрезмерной серьезностью изучал черты моего лица, а потом разразился будоражащим воздух смехом.
– И как долго… – Дженнаро заходился от хохота, не в силах задать вопрос. – И как долго вы собираетесь хранить эту чистую девичью клятву?
– Вы хотели спросить, как скоро я собираюсь ее нарушить? – По моим щекам струились слезы неприкрытого веселья. – Когда вы хотите экскурсию?
– Я вам сообщу.
По дороге к машине нам встретилась пожилая немецкая пара, которая смотрела на моего спутника с долей жгучего осуждения, вызывая при этом очередной приступ моего смеха.
– Что уже случилось? – спросил он, улыбнувшись.
– Вы умеете обаять общественность. Эта пара немцев пристально наблюдала за нами, когда вы несли меня прочь от края обрыва. Видимо, они решили, что вы хотели от меня избавиться, но что-то вас все-таки остановило. Помните… – Я не могла закончить фразу из-за вновь атакующего хохота. – Помните, как Майкл Джексон…
Остановившись на парковке, я держалась за живот. Слезы были безжалостны по отношению к неводостойкой туши на моих ресницах, но мне не было до них никакого дела:
– Что там с Майклом Джексоном? Мадемуазель, что за истерика? – Дженнаро продолжал безудержно смеяться.
– Помните, как Майкла Джексона обвинили в том, что он вышел на балкон «Адлон Кемпински» в Берлине и на вытянутых руках показал ребенка зевакам и папарацци? Ошалевший ребенок завис в воздухе на уровне четвертого этажа, как в свое время детеныш Лайна Кинга [39]… Так вот немцы смотрят на вас так, как будто вы и есть веселый непредсказуемый Майкл…
Кто бы мог подумать, что подобная чушь и бредовые ассоциации доведут моего женевского знакомого до такого состояния… Вдоволь нахохотавшись на обратном пути, он высадил меня возле моего дома напротив музея, на секунду приостановив движение на односторонней улице:
– Я заеду за вами в девять, – бросил он напоследок.
– Вы так и не уточнили, куда мы поедем.
– В Ponta do Sol.
– Это какой-то клуб?
– Это последнее место на Мадейре, где можно увидеть солнце в случае конца света, – подмигнул Дженнаро. – Это город.
– А что с дресс-кодом? – замялась я, вспомнив шикарные наряды брюнетки Франгиции.
– Дресс-код вечера – ваша улыбка. До встречи, мадемуазель.
