воли. А сейчас... я проиграл всем своим страхам, всей своей прошлой ненависти и разочарованиям, я выпустил всю сдержанность, как шлею, и уже не мог и не хотел ее поймать. Я до дикости вожделел эту девочку. Если не добровольно, то как угодно. Плевать. Все в ней будет моим. Каждая ее сладкая дырочка будет опробована мной и помечена рано или поздно.
Набросился на ее губы и мелко дрожал от удовольствия вкушать их снова и снова. Облизывать, жадно втягивать в рот каждую из них, покусывать, тянуть и снова кусать. Я разорвал на ней платье, стащил через ноги вниз, сдернул лифчик, трусики, чулки и на миг замер, лицезря самое желанное тело в моей жизни. Голая она оказалась еще красивее, чем в моих самых грязных фантазиях. Тяжело дышит, и плоский живот то напрягается, то опадает, над ребрами торчат острые груди с тугими красными сосками, я вижу ее гладкий лобок, и меня начинает не просто трясти - меня всего скручивает от потребности взяяять. Мучительно застонал и закрыл глаза. Прерывисто дыша и стараясь справиться с этим безумием. Накинулся поцелуями на ее шею, изогнутую, с напряжёнными натянутыми жилами от усилий вырваться, а я языком по ней, к подбородку, к щекам, к ямочке на одной из них. Засосами к груди, жадно вбирая в себя соски с такой силой, что ее дергает подо мной, а я больше не человек - я животное, сдыхающее от похоти и дорвавшееся до своей самой вожделенной добычи. Покрыть. Заклеймить. Сожрать. Только это пульсирует в висках, и я облизываю ее соски, тяну в себя, немея от запредельного кайфа и от предвкушения. А она пытается вырваться. Сбросить меня. Извивается и брыкается. И черт подери, меня это не останавливает, а злит и заводит еще больше, еще сильнее. Как одичалого людоеда. Мне хочется ее. Всю. Каждую клетку ее тела. Быстро. Залпом, чтоб от удовольствия насыщения зайтись в эйфории. Но она не поддается. Не перестает сопротивляться и... и не течет для меня, как раньше. Сухая, эластично-твердая, не пульсирует и не жаждет. В истерике и панике не реагирует ни на одно мое прикосновение.
Я сжимаю ее лицо ладонями. Не давая метаться. Заставляя смотреть себе в глаза.
- Успокойся. Слышишь? Я все равно возьму. Не дергайся, будет больнее. Просто расслабься и впусти.
- Неет! Не надоо. Я умоляюююю... я же возненавижу тебя... не надо. Не надо насильнооо... прошу, молю тебя, Ромааа.
- Ты и так ненавидишь. Хватит играться! Хватит, мать твою!
- Я бы могла тебя...
- Заткнись! - зарычал ей в лицо и накрыл рот ладонью, смочил пальцы другой руки и вошел ими в нее снова, закрыл глаза, когда ее плоть сдавила их снова. Бл****дь, она вообще понимает, что делает со мной? Какую черную бездну волнует и колышет своим неприятием? Она моя! И точка! Мояяяя! Если не примет - от нас с ней ничего не останется.
Вытащил пальцы из ее тела, застывшим взглядом глядя на слезы, текущие из-под зажмуренных глаз. Мне только слезы. Ни стона, ни звука, ни улыбки. Дернул змейку, вытащил каменный член, сжимая у основания, чтоб не кончить еще до того, как вошел, и сильно дернувшись между ее ног, насильно отодвигая одну в сторону, придавливая колено к постели, раскрывая ее для себя пальцами и втискиваясь в эту запредельную узкость короткими толчками. Продолжая ошалело смотреть на ее лицо, пока не сделал один бешеный толчок, чувствуя, как разрываю нежную, тугую плоть, и ее глаза не распахнулись с мучительным мычанием под моей рукой. Застыли, впиваясь в мой взгляд рябью разбитого хрусталя и сочащимися из них упреками и болью. А меня ведет даже от ее боли, и она отдает во мне яростью за то, что мне вот так... мне вот так с ненавистью и слезами. А ведь я мог... Нет. Не мог. Потому что и она не смогла.
Я сделал еще один толчок, и она даже не дернулась подо мной, только слезы текли и текли. Держит меня этим взглядом, и я в диком возбуждении с каким-то надрывом накрыл рукой ее глаза и принялся двигаться быстрее и быстрее. Насилуя и воя от бешеного экстаза, опалившего все мое дрожащее тело, взмокшее от пота. Агония горечи и наслаждения. Дьявольский микс удовольствия и самого жестокого разочарования. Наркотик, поражающий все органы с первого раза с пониманием, что вот это моя смерть... и ее тоже. Прежним я уже никогда не стану. Эта золотоволосая до безумия красивая дрянь вытащила наружу того уродливого придурка, которому больно от каждого презрительного взгляда и слова, и он... он никуда не девается, как бы я его не грыз и не рвал на части.
И я толкаюсь в ней все сильнее и сильнее с остервенением и уже не могу остановиться. Надя не стонет, кусает губы в кровь, из-под моей руки просачиваются слезы, и я, не сдерживаясь, слизываю их, терзаю ее губы, она не отвечает. Мертвая подо мной, холодная, поломанная.
И нет, меня это не отвращает, я сорванный на нее зверь, которому плевать - как. Только брать, утолять голод, и я утоляю с мучительными стонами удовольствия. И в то же время тот самый... тот, почти сдохший во мне урод, он корчится от боли, там в углу моего сознания, он бьется головой о невидимые стены и ненавидит меня, а я его. Плевать... мне хорошо, мне так охеренно, что кажется, я сейчас кончу и сдохну от этого дичайшего удовольствия. Никогда раньше мне не было, как с ней сейчас, как в ее теле, как губами в ее губы.
- Какая тыыыы, - хрипя в бьющуюся вену на ее шее, толкаясь и содрогаясь в экстазе от каждого движения, - как же с тобой... маленькая.
Пьяный от невероятных эмоций, от того, что, и правда, первый, от раздирающего ощущения полной нирваны. Наклонился, обхватил ее сосок искусанными уже ею губами, и меня разодрало на части, вдоль позвоночника вспыхнул огонь, отдавая искрами в пах, сотрясая все тело судорогами мощнейшего оргазма, от которого у меня закатились глаза, и я, запрокинув голову, выгнулся назад, убирая руку с ее лица, изливаясь в замершее тело бесконечно долго, со стоном на каждом всплеске семени внутри, толкаясь последними толчками, удерживая вес тела на дрожащих руках, упал на нее, зарывшись лицом в ее растрепанные, слипшиеся от слез волосы, беспрерывно целуя шею под мочкой уха, благодарно и нежно целуя.., и чувствуя, как сходят волны удовольствия, смешиваясь с ядом понимания - что только что я насиловал единственную женщину, пробудившую во мне самые острые
