Раньше именно я всегда был тем, кого опекали, учили, оберегали. А теперь вот, как снег на голову, да с крыши, на меня самого свалилось это… дитятко. И не важно, что телом взрослая, по уровню знаний — как бы не меньше, чем у меня в мои восемь лет, когда от мамкиной титьки забрали. Ну дам я ей учебники, она там ни ржи не поймёт, забросит их куда подальше и продолжит в местной академии дурью маяться. Я бы и сам их в своё время не взял, но ремень стимулировал.
Ненадолго представил, как я нависаю над Ириной с этим аргументом воспитания, пока она пытается штудировать обязательную программу, и немного нервно хохотнул в кулак. Уж слишком меня беспокоило, что она до сих пор почти не реагирует на вопросы.
Но хоть отогреваться начала, и лапками за мои плечи цепляется. Ржа-а, дурацкая ситуация, глупая женщина… неправильная беззащитная неумеха- Мастер! Но почему это так странно отзывается где-то внутри? Может, это наша связь так влияет? Или нет? Всё же мой опыт в этом довольно … однобокий. Ржа, буду думать, что это только связь, мозгам легче.
Ну и как вот это вот трясущееся бросить? Пропадет… И я хорош, наорал на ребенка, который банально ничего не знает! Перенервничал, сорвался… Ну ладно, теперь, пока весь свод правил охотников не вызубрит — никаких сла …эм… никакого секса, во!
Ирина вдруг пошевелилась и очень тихо вздохнула, но словно хихикнула. Ммм, завтра разберёмся. А сейчас спать… восход всегда свежей заката.
Глава 8
Ириска
Сама понимаю, что зря вспылила и полезла рассказывать, как там у них все неправильно и корыстно устроено. Видела же, что Мик не на шутку перенервничал. Более того, чувствовала, что он всерьез испугался и не только за себя…
Наверное, наша связь сыграла с нами дурную шутку — я ведь тоже словила порцию и его паники, и его злости. Но ко всему прочему это наложилось и на мои собственные чувства.
Я вообще-то не люблю «принципиальных» людей с громкими заявлениями. Тех, кто в жертву своим убеждениям готов принести живых… но при этом у меня есть как раз что-то наподобие этих дурацких принципов… не знаю, такие вот штуки, которые настолько проросли через меня, что отказаться от них — значит отказаться от себя и перестать быть.
И одна из них — если можешь помочь — помоги. Просто так, как вот армяне говорят — кинь добро в воду и уходи.
Не потому, что я такая вся моральная, правильная и святая. А потому что иначе физически не получается — мне же потом дороже станет, буду вспоминать и мучиться. Могла! И не сделала… да ну нафиг. Это не доброта ни разу, это инстинкт самосохранения.
А еще я очень тяжело переношу, когда на меня кричат. Не умею кричать в ответ, сжимаюсь и жду, что сейчас ударят. Что поделать… не ходите, девки, замуж и все такое. Не хочу вспоминать. Но любой крик провоцирует у меня желание закрыться, уйти, убежать как можно дальше. Или чтобы он ушел…
Ну глупо же, понятно и прозрачно, что надо было просто поорать обоим, если на то пошло, и успокоиться. И дальше разговаривать, выяснять, объяснять, что я нутром чувствовала там, в сарае, что поступаю ПРАВИЛЬНО. Что нельзя иначе, что…
Ага, а я вместо этого обозвала всех чуть ли не падальщиками и, как обычно, закрылась.
Когда Мик хлопнул дверью, внутри словно что-то оборвалось. Стало пусто и холодно. Я еще успела подумать, что даже в мыслях это звучит ужасно банально, но и только.
В груди разрасталась режущая боль, и я удивилась — откуда? Связь мы еще не разорвали, только дернули каждый за свой конец до крови. Энергию я получила. Вполне хватит дожить… сколько-то. Откуда же боль?
Впрочем, скоро и эти мысли исчезли, я бессильно сползла на пол возле дивана и свернулась клубком, прикрывая солнечное сплетение ладонями. Там было больнее всего. Кажется, я плакала… кажется. Сосиска приходит греть меня, только если я плачу. Пихает лапами, тыкается носом в ухо, может даже лизнуть… если она снизошла со своих антресолей, значит, все действительно плохо.
Когда Мик вернулся — через час, или через ночь — я даже не смогла бы определить. Просто вернулся. Просто наполнил пустоту своими душевными метаниями, ворчанием, непониманием, отголосками ушедшей злости, страха… чувства вины, какого-то неправильно огромного для нашей ситуации. Он поднял меня с пола, тормошил, заворачивал в свою рубашку, потом в одеяло, что-то бурчал, то ли мысленно, то ли вслух, поил горячим чаем… а я просто потихоньку отогревалась, но сил не было даже нормально открыть глаза. Кажется, так и уснула у него на руках, а он всю ночь продолжал баюкать кокон из одеяла, в который меня упаковал.
