После столь многообещающей фразы холл космопорта мгновенно погрузился в выжидающую тишину, и скептическое замечание Рино: «Если вернетесь», — прозвучало неожиданно громко, даром что лорд асессор невнятно пробурчал его себе под нос.
А Третий машинально кивнул, принимая поправку, — и только потом снова заулыбался, хоть и с заметным усилием.
— О точном времени будет объявлено после разбирательства дела о моем отказе от титула на Семейном совете династии, — сообщил он и сжал мою руку. — Я все же надеюсь, что Его Величество прислушается ко мне и не станет препятствовать… как бы то ни было. — И его улыбка сделалась до того картонной, что я уже не сомневалась: если со мной что-то случится, злые шепотки королю Ирейи обеспечены — даже если он действительно окажется ни при чем.
Оно нам точно надо? Слишком уж удобный повод пошатать под Его Величеством трон, да и сам король вряд ли сумеет смотреть на меня с одобрением после такой выходки. Я не настолько наивна, чтобы думать, будто очередной внук резко исправит внутрисемейные отношения Ариэни.
Это Третьему уже на все плевать. Он-то, похоже, отродясь не видел гармоничных, счастливых семей, а уж про ту, в которой Его Высочество вырос, и говорить-то нечего. Там, где на кону государственные интересы, личные приходится задвигать на второй план; даже если ты еще только-только агукать научился, ты уже принц, все взоры обращены на тебя — и король не может позволить тебе ни единого необдуманного поступка. А значит, и быть любящим отцом он не может позволить — себе самому.
Но я так жить не смогу.
Пусть в мою дальнейшую судьбу и не вписываются мечты о тихом домике на берегу моря, беседке в саду и паре (ну, может, тройке) хитромордых псов с хвостами колечком, — это же не значит, что пора опускать руки?
Я потянула Третьего за руку, демонстративно утаскивая от журналистки, но говорила все же достаточно громко, чтобы все заинтересованные лица отлично меня расслышали:
— Это же твой отец. Я уверена, он сумеет найти решение, которое устроит всех. Всегда находил.
Принц повернулся ко мне, чтобы не попасть в поле зрения камер, и насмешливо приподнял бровь. А потом, осознав, зачем я вообще несла эту пропагандистскую чушь про идеального короля, резко остановился и, разом позабыв про зрителей, сжал меня в объятиях.
Я неловко перескочила с ноги на ногу, пытаясь удержать равновесие, и именно поэтому первый выстрел достался мне, а второй — Рино, бросившемуся наперерез.
Что случилось потом, я помнила плохо. Вроде бы вокруг нас внезапно вырос заслон из черных мундиров — но ручаться я бы уже не стала.
Было больно. Было страшно. Было радостно, что третьего выстрела так и не последовало.
Крики толпы и вой сирены почти заглушали отрывистые команды Рино, перемежающиеся жуткими хрипами. Я дышала не лучше: будто лихорадочно стучащее сердце передавило мне горло.
— Быстро, в звездолет! — асессор все-таки переорал всеобщий гвалт и закашлялся, уже не пытаясь вытирать темно-красную дорожку, протянувшуюся из уголка губ до воротника рубашки.
Дорожка маслянисто поблескивала, и я смотрела на нее остановившимся взглядом. Откуда-то знала, что смотреть на лицо Третьего будет еще страшнее. Нестерпимая боль в боку постепенно расползалась по всему телу, прозрачно намекая: дороги до Павеллы я не выдержу. А вместе со мной погибнет и нерожденный ребенок…
Черные мундиры расступились — но вместо безопасного нутра звездолета передо мной предстали чрезвычайно ценные восемьдесят три кило органики в компании готового портала, переливающегося негостеприимной мглой. А принц почему-то и не думал утаскивать меня прочь!
— Держись, — только и сказал он, решительно направляясь в портал.
Я и так держалась за него изо всех сил, но глаза закрылись сами собой — и больше не открывались.
Последним, что я увидела, был королевский асессор, медленно сползающий по внутренней переборке звездолета, и темный след, остающийся за ним.
…Четыре
…если вы поклялись не наступать на старые грабли, выбирайте новые с умом.
Меня окружала темнота — густая, красноватая, тяжелая. Наверное, глаза все еще не открывались.
Ощущения в горле описанию не поддавались. Что-то страшно давило и саднило, с похвальной наглядностью демонстрируя, что за неимением визуальной картинки прислушиваться к собственному организму может быть весьма опрометчиво. К горлу мгновенно подкатилась волна тошноты. Я в ужасе
