Хоть бы повезло попасть в триплекс! Ослепить какой-нибудь танк! Я снова прикладываюсь и торопливо стреляю в колпак перископа, что едва угадывается на плоской верхушке башни. Только не попадешь — далеко. Хватаюсь за рукоятку, чтобы перезарядить, как вдруг по лицу размашисто хлещет что-то, залепляет глаза, рот… Утеревшись рукавом, вижу: в двух шагах впереди торчит из снега снаряд. Рванет! Я сжимаюсь в воронке, обхватив голову, но тут же догадываюсь: не рванет, это болванка. Они уже бьют по нас и болванками!
Выругавшись, осторожно высовываюсь из воронки. Нетрудно догадаться, какой из танков выпустил по мне болванку. Он вон, неподалеку от того, что догорает сзади. Отсюда хорошо виден черный зрачок его пушки. Он смотрит в меня. Значит, выстрелит еще. Хотя бы не осколочным! Я прицеливаюсь в этот зрачок, думается: а вдруг попаду в кого-нибудь через пушку. Может же так случиться, когда перезаряжают орудие и открыт затвор. Конечно, это маловероятно, но чем черт не шутит. Старательно целюсь, теперь я не имею права промахнуться. Однако еще не успеваю нажать на спуск, как сзади, тяжело дыша, кто-то вваливается в воронку. Выстрел получается преждевременный, и я чувствую: не попал.
Я поджимаю ногу и оглядываюсь. В воронке молодой боец. Он с испачканным землею лицом и в каске, которая сползла ему на глаза. Один рукав его шинели порван и залит кровью. Я думаю, парень попросит перевязать.
— Фу, добежал! — запыхавшись, говорит он, взглянув на мои погоны. — Мне бы вот связать чем.
Из-за пазухи на полу шинели он выкладывает несколько гранат. Это «лимонки». Я гляжу на них и не понимаю, зачем их связывать? Обычно связывают РГД, когда бросают под танки, а «лимонки»?.. Всего три, да и те неизвестно, как скрепить вместе.
— Я бы сам, да вот!.. — шевелит он окровавленной левой рукой. — Одной не управлюсь.
— А кинешь? — недоверчиво спрашиваю я.
Парень поднимает на меня свои озабоченные глаза:
— Кину. Правая же вот! Пусть подойдут.
Действительно, может, стоит попробовать. Только чем их связать?
— А если обмоткой? — подсказывает парень.
— Давай.
Мы быстро раскручиваем на его ноге зеленую заскорузлую обмотку. Отложив карабин, я связываю ею все три гранаты. Гранаты черные с зелеными взрывателями. На планке одной из них выцарапано чем-то острым: «М. Коваль».
Рядом снова грохот, на голову сыплется снег. Я торопливо поглядываю на цепь — видно, скоро тут уже никого и не останется. Вот тогда они, ясное дело, и пойдут. А так зачем рисковать?
— А вы, наверно, снайпер? — говорит парень и кивает головой на танки. — Ловко его! Бронебойно-зажигательной, да?
— Это не я.
— Да ну? Я же видел, — возражает Коваль, устраиваясь рядом на боку воронки.
Он молод и самонадеянно упрям в своем мнении. Меня это начинает раздражать.
— Ничего ты не видел, — говорю я. — Шпарь-ка лучше в тыл. Ранен — нечего тут отираться.
Парень косит на меня недовольным взглядом:
— Нет. Я подорву хоть одного гада.
— Подорвешь! Вот сейчас как влепит — так сам сперва подорвешься!
Боец недоверчиво выглядывает из воронки. Кажется, он действительно намеревается своими «лимонками» подорвать танк.
А они все стреляют. Они на глазах выбивают нашу цепь. Бьют болванками и осколочными. Для каждого — персональный снаряд. Не слишком ли много чести! Должно быть, снарядов у них хватает. Наверно, это в отместку за тот догорающий уже танк. Капитана давно нет, а танк, им подожженный, еще горит.
Трах!
Мы оба пригибаемся, стукнувшись в воронке головами. Разрыв окатывает спины волной земли и снега. Это, кажется, по нас. Но воронка спасает. Парень поднимает глаза. В них, однако, ни капельки страха, только настороженность и терпеливость упрямца.
— Герой!
— Чего? — не понимает парень.
— Говорю, герой! — кричу я сквозь грохот разрывов.
— Конечно, злой! Потому, что безобразие!
Безобразие — это факт. Отбили половину Украины, прорвали фронт, окружили Кировоград. А тут вот заминка — гоняют, как зайцев по степи.
Мы стряхиваем с себя снег, землю, и я думаю, не слишком ли они израсходовались на нас? Два снаряда на одну цель! Хотя третий, наверно, уже будет последним. Идиотское все же дело — лежать и в совершенной беспомощности ждать смерти. Появляется желание, чтобы танки двинулись с места, пошли хоть назад, хоть вперед, лишь бы только прекратили огонь. Со временем я также начинаю поглядывать на серую обмотку, которой связаны три «лимонки».
