Старшина направляет коня по левой колее и вплотную подъезжает к немцам. Кротов на ходу оглядывается (кажется, он стал спокойнее) и присматривается к всаднику и его лошади.
— Ну что, не откололось?
— Не откололось, — охотно отвечает Шашок. — Заупрямился разведчик. Не хотелось скандал учинять.
Все ясно: Шашок на той самой мухортой лошадке, на которой и приехал в батальон. Значит, Косенко проявил характер до конца. Он такой, наш лейтенант-разведчик!
— Я бы тому коню лучше пулю в ухо, чем вам отдавать, — говорит Кротов.
Шашок не отвечает, пропуская мимо ушей открыто неприязненную реплику, и развязно кричит на немцев:
— Шнель! Шнель, вашу мать! Затопчу, фашисты!
Он и в самом деле подстегивает поводьями коня. Задний немец пугливо выволакивается из колеи, простоволосый едва уклоняется от лошадиных ног. Старшина довольно хохочет.
— Фашисты, такую вашу!.. Уступай дорогу русскому воину!
— А ну кончай! — строго оглядывается Кротов. — Сперва в плен возьми, а потом будешь конем топтать.
Шашок настороженно притихает.
— А вам что, жалко?
— Не жалко, а гадко!
— Значит, защищаете? Немцев защищаете?
— Пошел ты к черту! — взрывается Кротов. — Хочешь дело пришить? Не боюсь я вас!
— Так, так! — многозначительно говорит Шашок и осаживает лошадь.
Немцы переглядываются, видно что-то поняв из этой перебранки, и мне становится неловко: нашли место ругаться! Но это все Кротов. Конечно, он злой, расстроенный, и потому недалеко и до скандала.
Только я напрасно тревожусь, поругаться как следует они не успевают. На очередном повороте колеи в кукурузе нам встречаются люди.
Это связисты. Обвешанные катушками с кабелем, телефонными аппаратами и с оружием на груди, они, завидя нас, испуганно бросаются из колеи. Потом, видно признав в нас своих, несмело выходят из редкой кукурузы и выжидающе застывают на дороге. Взгляды всех четверых почему-то опасливо направлены в сторону.
— Что такое? — спрашивает Кротов.
Связисты топчутся на месте, движения у них робкие, голоса притишенно-встревоженные.
— Там немцы, — наконец сообщает один с карабином на шее.
— Чуть не напоролись, — охотнее добавляет второй, не отводя взгляда от сумеречных кукурузных зарослей.
Двое других молча вглядываются в ночь. Я также всматриваюсь в том направлении, но нигде ничего не вижу. Кажется, повсюду все та же густо исчерченная тенями кукуруза, сверкающее звездами небо и сонная тишина.
— А в штанах у вас еще не того? — вглядевшись в ночь, с издевкой спрашивает Кротов.
— Ей-богу, товарищ командир, — испуганно шепчет первый. — Тянем нитку, вдруг — голоса. Присмотрелись — сидят в кукурузе двое. Один другому прикурить дает, и по-немецки гергечут.
— Иди ты, парень, знаешь куда! — злится Кротов. — Откуда им тут взяться? Вон где немцы! — показывает он назад, на зарево за Кировоградом.
— Безусловно, — с уверенностью подтверждает Шашок. — Я еще засветло тут проезжал, никого не было.
Действительно, откуда тут взяться немцам, уже почти что в глубоком тылу полка? Батальоны ушли далеко вперед, танки еще дальше. Если бы случилось неладное — начальство уже приняло бы нужные меры.
— И танк! Стоит, кукурузой обложенный. «Тигр»! — будто не слыша наших возражений, в каком-то невразумительном трансе твердит связист.
Кротов с нарочитой простоватостью в голосе спрашивает:
— Танк?
— Танк.
— «Тигр»?
— Ага. Наверно, «тигр». Очень большой. Прямо огромный.
— Знаешь, боец! Был бы ты в моей роте, я бы тебе показал «тигра»! Он бы тебе котенком сдался, — грозит Кротов. — А ну, тяните связь, куда приказано. И без паники мне! Живо!
Связисты топчутся на месте. От командирской категоричности у них, судя по всему, мало прибыло решимости.
О чем-то переговариваясь, они остаются, а мы идем дальше. Я начинаю зорче, чем до сих пор, всматриваться в ночные сумерки, Кротов сдвигает на поясе кобуру. Немцы, вряд ли поняв что-нибудь из нашего разговора, тихо бредут своей колеей. Молчаливую настороженность первым нарушает
