приезжающими в урочный клановый срок на торги… И не совестно ему! Интересно, вишь, что в мире творится и как там устроено все! Того и гляди, с орками хороводиться удумает – большим позором будет только, если на эльфийке удумает жениться!
Поразмыслив, Двалин решил, что парню надо как следует обжечься, пусть даже и с потерями в деньгах или гордости. Не поняв, что все людишки – жулики, ну, пожалуй, кроме некоторых Пришлых, не набив собственных шишек – добрым гномом не стать!
Да и людские магики в Лесную гряду редко попадали. А, изучая руны, хорошо бы понимать и то, кто и как их снять или взломать может. Так что мысль отправить ненадолго и под приглядом племянника в людской мир сейчас, задолго до Большой жизни, сверлом вгрызлась в голову доброго мастера. А уж если гном, что взял к себе в башку – тут и людской динамит не поможет эту задумку выбить! И когда он узнал, что старейшина Рарри направляет колонну из двух ЗИЛков с товаром к Пришлым в Пограничный – долго не раздумывал. Двалин отправился к старейшине и, не утаивая причин, у гномов это вовсе не принято, убедил его взять племянника в качестве охранника. Вообще-то это было не в обычае, хотя прямо предками и не запрещалось. Конечно, Дарри прошел обязательную воинскую подготовку и начальную, первую из трех, службу в хирде, но все же в охрану торговых караванов обычно брали гномов опытных в бою. Ну, или нанимали людей. Стреляли те, надо признать, получше гномов. Рарри, как водится, поупирался, но, во-первых, стволы и затворные группы работы Двалина были чуть ли не самой ценной частью груза, во-вторых, старейшина и сам тут был не без греха. Обычно на торги и даже на важные переговоры ездили гномы званием попроще, приказчики там или управляющие. Видно, ему очень уж хотелось развеяться, и в этот раз Рарри решил возглавить колонну сам. Так что взаимопонимание быстро, всего через полчаса взаимных упреков, хлопанья массивных ладоней по столу, сопения и споров было достигнуто, а затем и закреплено добрым пивом.
Дарри, не подозревая о хитрых планах и коварных расчетах дяди, узнав о поездке, совсем было забыл про гномью степенность, и только насупленные кустистые брови дяди Двалина охладили его неуместные восторги. Нет, он, конечно, не сидел в родных пещерах на цепи и в людских поселениях бывал, но то были мелкие городишки аборигенов или торжища при замках владетельных баронов. Это все было – рукой подать и давно не интересно, как все хорошо знакомое. А вот так – за четыре, а то и за пять с половиной, если старейшина решит ехать не через Вирац, а по Марианской переправе, сотен верст, да в большой город Пришлых! Он воспринял это как подарок. Так что весь день перед отъездом, проведенный, как водится, в бане, дяде пришлось вбивать наставления и поучения в каменную башку племянника, который всеми своими мыслями уже пребывал на пути в большой город. Хотя в бане о делах и не принято говорить, но не удержался. Впрочем, баня и доброе тверское пиво придали ему благодушия, и напоследок уже, отдыхая, весь красный и распаренный, не забыл еще раз дотошно перечислить заказы на покупки в Пограничном. Кроме денег на эти самые заказы выдал племяннику на расходы неожиданно для самого себя много, вдвое больше того, что собирался дать вначале.
– Вот, – сказал он, протягивая взятый из резного шкафчика кисет из кожи выворотня, – тут шестьдесят марок. И тут… – он вновь потянулся к шкафчику и вытянул из заговоренного только на него ящичка тяжелый цилиндрик в плотной коричневатой бумаге, – еще столько же. Добрых гномьих марок, людскими кругляшами – это триста тверских рублей. Тебе точно должно хватить.
Заметив ошалевшие глаза племянника, он грозно сдвинул брови и рявкнул:
– Да не транжирь там! С толком потрать, на дельное что! А не найдешь дельного, так лучше назад привези! – и отхлебнул пива из солидной кружки, покуда племянник пересчитывал увесистые желтые монеты толстыми, заскорузлыми, с въевшимися в поры маслом и каменной пылью пальцами…
Рано утром Дарри, в кольчуге собственной работы, с прекрасной винтовкой дядиной выделки, не менее прекрасными топором, револьвером и ножом на поясе, а также вещмешком размером с небольшой утес, занял свое место в кузове второго грузовика. Вместе с ним ехал Гимли, почтенный и крайне раздраженный гном, ур-барак[5] в отставке, командовавший охраной каравана. Раздражен же он был тем, что ему навязали нового, не притертого к их отряду и непонятного пока сосунка, который лишь подземные демоны знают, как еще себя проявит. О чем громогласно и провозгласил из спутанных кущей, в забывчивости названных им бородой. Упрямый еще больше, чем любой другой гном, Дарри, оправдывая свое прозвище, не стал обращать внимания ни на почтенный возраст собеседника, ни на его звание и должность. Он сварливо ответил:
– Я добрый член общины и выполняю свой долг, как положено и как велят обычаи!
– Ишь ты! Член, мать ее в камень ети, общины! А я что – дырка в ейной заднице? Я, поди, еще почленистей тебя буду!
– При всем уважении, я никому не дам мной попусту понукать. Выполнить все готов как должно, а за свои промашки отвечу сам, как водится по обычаю предков! Но обзывать попусту сосунком и позорить своё имя и семью не дам никому!
Ершистость молокососа неожиданно понравилась Гимли, он захохотал так, что заглушил заработавший мотор, и хлопнул парня по плечу. Правда, величие момента смазалось тем, что грузовик как раз тронулся, и Гимли при этом с размаху сел на задницу поверх груза. Это развеселило его еще больше и, утирая слезы с пронзительно-голубых, как, впрочем, у всех гномов, глаз, он спросил:
– Ты гля, какой сурьезный! На положено – давно наложено. А как, кстати, велят обычаи, ась?
Дарри вскоре перестал считать своего дядю занудой и дотошным приставалой. По сравнению с Гимли, дядя казался теперь легкомысленным, как танцующий армирец. До самого первого привала ур-барак гонял Камня в хвост и гриву вопросами о действиях часового ночью, о мантикорах, упырях, лихих людях и способах борьбы со всеми этими напастями. А на привале гонял уже не вопросами, а вводными и учебным поединком на секирах в чехлах. Наконец, смилостивившись, он объявил, что, возможно, из Дарри и выйдет что-то путное, а не ходячий бурдюк для пива и пердежа. И пообещал, заметив улыбающиеся на этот цирк с конями лица других стражей, на следующем привале учения для всей охраны – для слаживания и «избежанья для». Последнее
