дней.
– Но можно же что-то сделать! – воскликнула Зарина. В её глазах штормило негодование. Черные волны метались бессильно и грозно.
– Моими средствами, – с убийственной полуулыбкой заявила Селия, – ничего нельзя сделать. Может быть, можно вашими, матушка, но я бы этого не хотела. Чувства Кузьмы дороги мне. И его хорошее отношение я надеюсь сохранить, он подарил мне чудесное предчувствие любви…
– Красивые слова, – с нежной грустью прокомментировала Холли Штутцер, – и я слышу, они исходят из самого сердца.
– Ой… – Зарина неуклюже согнулась, инстинктивно подхватив ладонью снизу свой живот, точно он мог оторваться и упасть на пол, – больно…
Поразительно было видеть, как разом спали с этой женщины подобно сухой коробочке физалиса вся лихость, уверенность, отвага, как стала она сразу как будто меньше ростом, вся несчастная, жалкая, даже голос у Зарины зазвучал тоньше, звонче, словно в груди у неё подтянули струну.
– Нужен врач!
Селия отреагировала мгновенно – она выпорхнула из кресла и кликом по столику-панели вызвала дворецкую.
Холли Штутцер метнулась к Зарине и придержала её, оседающую на пол, под локти.
– Вот так, осторожно, здесь кресло.
Нерушимая женская солидарность в великом и страшном деле продолжения жизни в эти минуты заставила всех троих забыть разногласия и обиды. Всё свидетельствовало о скором появлении малыша. Селия и Холли ощутили волнение, какое всегда сопутствует таинству. Они не задумываясь бросились помогать Зарине, и она, совсем недавно настроенная к ним враждебно, теперь благодарно принимала их помощь.
Дворецкая привела молодую охранницу с татуировкой школы розы на плече. Та взглянула на роженицу, посчитала пульс на запястье, положила ладонь на каменно отвердевший живот. Зарина никак не могла найти удобного положения, она извивалась в кресле, мотала головой из стороны в сторону, лицо её было очень бледно.
– Я чувствую, что-то идёт не так, – сказала девушка с татуировкой, – пульс слишком частый, наполнение плохое, тахикардия…
– Мне слишком больно, так не должно быть, я ведь рожала уже, я помню, – выговорила Зарина глухо, преодолевая каждое слово как препятствие.
– Все роды разные, не волнуйтесь, – попыталась разрядить нарастающее напряжение всеобщей тревоги охранница, поглаживая кисть роженицы, лежащую на подлокотнике, – вторые дети рождаются обычно быстрее, не успеете оглянуться, всё закончится, будет счастливый папа малыша баюкать…
– Кровь! Там кк…кровь! Смм…смотрите, – Холли, не в силах совладать с прорвавшимся на волю заиканием, указывала пальцем на белоснежную юбку Зарины. Со зловещей быстротой расползалось, словно кусок масла на сковородке, сочно алое бесформенное пятно.
– Мне плохо, – прошептала Зарина, роняя голову, – меня тошнит, здесь душно, очень душно, как в гробу…
– Она теряет сознание, – заметила Селия, вглядываясь в закатывающиеся глаза роженицы.
– Это отслойка, – сказала охранница-роза, решительно выпрямляясь, – велите подавать вертолет. У нас не больше двадцати минут.
10
На вертолетной площадке не было никого. По-видимому, и механик, и пилотесса ушли на обед, они обычно спускались в столовую для работников замка, расположенную в цокольном этаже.
– Найдите их, срочно! – скомандовала Селия, – машина нужна нам немедленно.
– Они не отвечают по рации, – сообщила дворецкая.
– Вот дуры! – а сердцах воскликнула Холли, – они сняли куртки на солнцепеке и рации у них в карманах.
– Мы не можем искать их, у нас каждая минута на счету, – сказала охранница-роза, – мы должны лететь сейчас.
– Должны – значит полетим! – объявила Селия.
Она сбросила на горячий бетон свои туфли на шпильках и ловко забралась в кабину стальной птицы.
– Ты умеешь пилотировать вертушку? – удивилась Холли.
– Пару раз я делала это, ещё когда была подростком, у моей матери классные люди работали в доме, я просила их, и они учили меня пилотировать всё, что можно, от косилки до вертолета. Надеюсь, с тех пор я ничего не забыла.
– Как вы? Зарина, вы слышите меня? – Охранница с розой терла Зарине виски ватным шариком, пропитанным одеколоном, в жарком воздухе распространялся тошнотворно сладкий запах ландыша.
– Уберите это, мне хуже, – пролепетала роженица высохшими бескровными губами.
