сама посуди, разве выгодно мне, чтобы следствие велось на случай, если, как ты говоришь, я тебя кокну. Нет, мне очень надо, чтобы ты долго жила.
Старуха смотрела на Ахмеда и думала: «Действительно, убивать ему меня нет никакого резона, встреча с милицией не входит в его планы. Он, наверное, действительно боится потерять это пристанище. Может, рискнуть? Денег у него навалом, загну за эту развалюху тысчонок с десяток, если начнет торговаться, спущу до восьми, ну минимум до семи тысчонок. Даст, никуда не денется».
— А сколько даешь?
— Сколько? — переспросил Абдураимов. — Ты же меня знаешь. Я в таких случаях не торгуюсь, я люблю, чтобы между партнерами было согласие и доверие. Называй свою сумму, и начнем разговор конкретный.
— Понимаешь, Ахмед, дорогой, ты меня, одинокую, беззащитную, — Нюрка подумала, что еще можно почувствительней сказать, и добавила: — Больную, несчастную женщину, толкаешь на такой ответственный шаг. У меня же, кроме этого дома, ничего нет. — И неожиданно скороговоркой спросила: — Слушай, а ты видел, какой у меня отличный сад? Почти все деревья в нем молодые, плодоносные, а дом без них я продать не могу. Ну сам представь, ты будешь жить в хате, а я должна буду приходить, чтобы следить за садом...
— Да не мели ты языком, старая, если я и буду когда-нибудь в твоей развалюхе, то тебя уже в живых не будет, а с того света на побывку домой не пускают. Наверное, для нас, грешных, работы там по горло припасено, а что касается деревьев в саду, которые по возрасту старше нас с тобой, то я плачу и за них, так что говори, сколько за все это ты хочешь?
Нюрка почуяла: пахнет наваром, да еще каким, страсть боялась продешевить, все голову ломала, какую сумму назвать?
Видел ее мучения и Абдураимов. Чтобы ускорить дело, предложил:
— Я даю тебе двадцать тысяч, идет?
У Нюрки дыхание перехватило, речь отняло: еще бы! Во-первых, Ахмед такую сумму отвалил, а во-вторых, подумать страшно, ведь она только что хотела свою сумму в два раза меньше назвать.
Абдураимов ее молчание понял по-своему и зло бросил:
— Что, мало? Ладно, двадцать две и ни копейки больше!
— Я согласна, — еле выдохнула Нюрка, и у нее сладко закружилась голова.
— Ну вот и хорошо, — удовлетворенно проговорил Абдураимов, — завтра утром я схожу по своим делам, а потом мы с тобой пойдем в нотариальную контору завещание оформлять. А сейчас спать будем, устал я сегодня что-то.
Он пошел в комнату, где храпел Мхитарян, и, не раздеваясь, бухнулся на кровать. Уснул он сразу...
Ирине не хотелось вставать. Теплые, чуть влажные мамины губы нежно коснулись щеки:
— Вставай, доченька, на работу пора.
Ира недовольно нахмурила брови и еще больше натянула на себя теплое одеяло. Ох, как ей не хотелось вставать с этой мягкой постели. Но делать нечего, не скажешь же маме, что ни на какую работу тебе не надо, что можно спать весь день. И Ира недовольно проворчала:
— Встаю, встаю, отстань.
Мать, уже привыкшая к таким ответам, отошла, и Ира услышала доносившийся из кухни звон посуды. Она представила себе, как мать в эту минуту готовит дочери завтрак, и ей стало на мгновение жалко ее. Но тут же Ирина начала думать о другом: «Черт побери этого Арона!..» Вчера в ресторане они прилично налимонились, а затем пошли к нему домой. Ира помнила, что и там они пили коньяк, а потом все было как в кошмарном сне...
Домой пришла только под утро. Родители, конечно, не слышали, как она ключом открыла дверь и прошмыгнула в свою комнату.
Страшно болела голова, чертовски хотелось спать, а голос матери, доносившийся из кухни, требует вставать. Мать беспокоится, как бы ее дочь, торопясь на работу, не осталась без завтрака. Наконец девушка заставила себя оторвать голову от подушки. Села, нащупала ногами стоявшие у кровати тапочки и, шаркая по полу, направилась в ванную. Закрыла дверь и взглянула на себя в зеркало. Большие голубые глаза, светлые длинные пышные волосы, разбросанные по ночной рубашке. Вот только лицо несколько одутловатое после бурно проведенной ночи, остатки туши, которую ночью Ира не стала смывать, портили вид. Ирина открыла кран с теплой водой и, чуть касаясь руками лица, начала умываться. Неожиданно она встрепенулась: «Господи, меня же Арон предупредил, что сегодня нужно ехать куда-то. Нужно маме сказать». Она аккуратно причесалась, подкрасила ресницы, брови, немного припудрила лицо и вышла из ванной. Мать, увидев дочь, сказала:
— Ириша, завтрак готов, кушай, а я побежала.
— Мам, я сегодня, наверное, поеду в командировку, так что если не приду домой, то не волнуйся.
— Куда ты поедешь?
— Еще не знаю. Едут несколько человек и все в разные места, куда меня пошлют, буду знать только сегодня.
— Что-то они часто тебя гоняют в эти командировки. Ты бы им объяснила, что у тебя все-таки институт, — недовольно проворчала мать, надевая плащ.
— Так я же поэтому и получаю двести, — отпарировала дочь и, закрыв дверь за матерью, пошла одеваться. Ирина была хорошо сложена. Она еще
