Сказки 1001 ночи

думая.

Пророк красоты! Все в нем – диковина прелести,
Но только лицо его – вот чудо великое,

Биляль его родинки на блюде щеки его
Стоит и из жемчуга чела его ждет зари.

Хулитель, по глупости, желает, чтобы я забыл
Его, но я веровал, не буду неверным я.

И девушка пришла в восторг от исполненных невольницей песен на лютне и нежных стихов. И невольницы продолжали петь одна за другой и говорили стихи, пока не спели десять невольниц, и после того Ситт Дунья взяла лютню и, затянув напев, произнесла такие стихи:

Клянусь нежностью я боков твоих столь гибких, —
От огня страдаю разлуки я с тобою.

Пожалей же сердце, горящее любви пламенем,
О месяц полный в мраке предрассветном!

Подари сближенье с тобою мне, – постоянно я
Красоту твою при сиянье кубка вижу.

Как будто розы цвета всевозможного
Своей прелестью между белых мирт блистают.

А когда она окончила стихи, я взял у нее лютню и, ударив по ней на диковинный лад, пропел такие стихи:

Преславен господь, что дал тебе все красоты,
И сделался я одним из тех, кто твой пленник.

О ты, чей пленяет взор весь род человеческий,
Пощады для нас проси у стрел, что ты мечешь.

Две крайности – огнь и влага в рдеющем пламени —
Сошлись на щеке твоей по дивной природе.

Ты – пламя в душе моей, и счастье ты для нее,
О, как ты горька в душе и как ты сладка в ней!

И, услышав от меня эту песню, девушка обрадовалась сильной радостью, а затем она отпустила невольниц, и мы пошли в наилучшее место, где нам постлали постель всевозможных цветов. И девушка сняла бывшие на ней одежды, и я уединился с нею уединеньем любимых, и увидел я, что она жемчужина несверленая и кобылица необъезженная, и обрадовался ей, и я в жизни не видел ночи приятнее, чем эта ночь.

И я пробыл с нею целый месяц и оставил лавку и близких и родные места, и в один день из дней она сказала мне: «О свет моего глаза, о Сиди Мухаммед, я решила сегодня пойти в баню. Оставайся же на этом ложе и не сходи с места, пока я не вернусь к тебе».

И она заставила меня поклясться в этом, и я сказал ей: «Слушаю и повинуюсь!» А затем она взяла с меня клятву, что я не двинусь с места, и, захватив своих девушек, ушла в баню, и, клянусь Аллахом, о братья, не успела она еще дойти до конца переулка, как дверь вдруг отворилась и в нее вошла старуха и сказала: «О Сиди Мухаммед, Ситт Зубейда зовет тебя: она прослышала, как ты образован, остроумен и искусен в пении». – «Клянусь Аллахом, я не встану с места, пока не придет Ситт Дунья!» – ответил я. И старуха сказала: «О господин мой, не допусти, чтобы Ситт Зубейда разгневалась на тебя и стала твоим врагом! Поднимись же, поговори с ней и возвращайся на твое место».

И я тотчас же поднялся и пошел, и старуха шла впереди меня, пока не привела меня к Ситт Зубейде, а когда я пришел к ней, она сказала: «О свет глаза, ты возлюбленный Ситт Дуньи?» – «Я твой невольник и раб!» – ответил я. И Ситт Зубейда воскликнула: «Правду сказал тот, кто приписал тебе красоту, прелесть, образованность и совершенство! Ты выше описаний и слов! Но спой мне, чтобы я тебя услыхала». – «Слушаю и повинуюсь!» – ответил я. И она принесла мне лютню, и я пропел под нее такие стихи:

Ведь сердце влюбленного бранят за любимых,
И тело ограблено рукою недуга.

И всякий среди едущих, чьи кони уж взнузданы,
Влюблен, и возлюбленная его в караване.

Аллаху я поручил луну в вашем таборе —
Я сердцем люблю ее, от глаз она скрыта.

Довольна иль сердится, как сладок каприз ее!
Ведь все, что ни делает любимая, – любимо.

И, когда я кончил петь, она воскликнула: «Да сделает Аллах здоровым твое тело и душистым твое дыхание! Ты достиг совершенства в красоте, образованности и пенье! Поднимайся же и иди на свое место прежде, чем придет Ситт Дунья, – она не найдет тебя и рассердится».

И я поцеловал землю меж рук Ситт Зубейды и вышел, и старуха шла впереди меня, пока я не дошел до той двери, через которую вышел, и я вошел и подошел к ложу, и увидел, что Ситт Дунья уже пришла из бани и спит на ложе. И я сел у ее ног и стал их растирать, и Ситт Дунья открыла глаза и, увидев меня, сдвинула ноги и толкнула меня и сбросила меня с ложа. «Обманщик, – сказала она мне, – ты нарушил клятву и не сдержал ее! Ты обещал мне, что не сдвинешься с места, и нарушил обещание и ушел к Ситт Зубейде. Клянусь Аллахом, если бы я не боялась позора, я бы опрокинула ее дворец ей на голову!»

И потом она сказала своему рабу: «О Сауаб, встань, отруби голову этому обманщику и лгуну – нет нам до него нужды!» И раб подошел ко мне и, оторвав кусок от подола, завязал мне глаза и хотел отрубить мне голову. И тогда поднялись невольницы Ситт Дуньи, большие и маленькие, и сказали ей: «О госпожа, это не первый, кто ошибся, не зная твоего нрава. Он не совершил греха, требующего убийства!» – «Клянусь Аллахом, я непременно оставлю на нем след!» – воскликнула она и затем велела побить меня. И меня били по ребрам, и то, что вы видели, – следы этих побоев. А после этого она приказала меня вывести, и меня вывели и увели далеко от дворца и бросили. И я потащился и шел мало-помалу, пока не дошел до своего дома, и тогда я позвал лекаря и показал ему следы побоев, и он стал за мной ходить и постарался меня вылечить. И когда я выздоровел, я сходил в баню, и прошли мои боли и недуги. И я пришел в лавку и взял все, что там было, и продал, и на эти деньги купил себе четыреста невольников, которых не собрал у себя ни один царь, и со мной стали выезжать каждый день двести из них. И я сделал этот челнок, истратив на него пять тысяч золотых динаров, и назвал себя халифом и дал каждому из бывших со мною слуг должность одного из приближенных халифа, и придал ему облик, подобный его облику, и я призывал всякого, кто прогуливался по Тигру, и рубил ему голову без отсрочки. И я живу таким образом целый год и не слышал вести о Ситт Дунье и не напал на ее след».

И когда Харун ар-Рашид услышал слова юноши и узнал, что тот влюблен, увлечен и охвачен страстью, он смутился от волнения и растерялся от