Акробаты благотворительности

семье и окруженный художественными интересами, он, без всякого сомнения, совсем бы забыл о них, если б, проходя однажды по Невскому проспекту мимо Милютиных лавок, не встретил случайно кривобокого Бериксона.

– Помилуйте-скажите, воскликнул Бериксон, обрадовавшись ему, как будто они не только вместе детей крестили, но родились от одной матери, – куда вы тогда пропали?

– Когда? спросил удивленный Зиновьев.

– Да тогда, после этого обеда! с такой живостью подхватил Бериксон, что можно было думать, будто обед, о котором он говорил, происходил накануне. – Очень рад встретиться… Сейчас узнал новость… Но, может быть, вы уже слышали?..

– Нет…

– Тем лучше! Вообразите: Воскресенский получил новую награду! Представлен был к ней обществом «Распространения нравственных правил в низменных классах петербургского населения и преимущественно между ломовыми извозчиками»… Что вы на это скажете?

Нимало не смущаясь тем, что собеседник ничего не возразил, Бериксон продолжал с возраставшим воодушевлением:

– А граф-то, бедный граф! Представьте: лишился сына! В каком-то ресторане, в четыре часа ночи, – хлоп – и не стало! Памятник поручен архитектору Бабкову… Разумеется, Воскресенский подвернул его графу. Он теперь выводит Бабкова; у них общее дело: строят новый приют для общества «Призрения детей штукатуров и кровельщиков, лишившихся жизни во время производства работ»… Тут, понимаете, опять сюда попадет![15]. Ну, а с живописцем, которому тогда протежировал, разошелся. Живописцу хотелось, – вынь да положь, – сделаться главным преподавателем рисования в образцовом приюте; разумеется, с тем опять, чтобы что-нибудь сюда зацепить[16]. Воскресенский сначала было определил его, но тут же оказалось, что живописец совсем рисовать не умеет! Ну, ему и отказали; он принял это в обидную для себя сторону, рассердился и теперь ищет другую лазейку… С этой толстой… как бишь ее?., да, Шилохвостовой… также случилась история; я не успел еще точно расследовать, в чем дело, в чем собственно ее уличили, – знаю только, что уличили!.. Но она дама юркая, вывернется! Как- нибудь свои же выручат; общий интерес, знаете! «Благотвори сколько хочешь, забирай сколько можешь, но не доводи до скандала», – вот и вся задача… И они правы, м. г., правы! Пример перед вами, живой пример, – заговорил, воодушевляясь, Бериксон, – не имев возможности действовать по благотворительной части, я, м. г., как родился, так и остался; мне за пятьдесят лет, – удостойте меня взглядом; у меня ничего нет; даже медалишки какой- нибудь, и той не имею! Будь я благотворитель, не то бы было! Благотворительность, скорбь о народе, общественная польза, забота о ближнем для иных, доложу вам, тот же банк; клади в него все, что имеешь, – получишь самые крупные проценты!..

– Вы, кажется, слишком уж строги, произнес Алексей Максимыч, с тем, чтобы сказать что-нибудь, – не все же так… есть исключения; по-моему, благотворительность…

– Вы как ее понимаете, осмелюсь спросить?

– Право, не знаю, как объяснить вам… Делать добро просто…

– Просто! не дал опять договорить Бериксон. – Просто! Это значит по-христианскому: помогай так, чтобы правая твоя рука не знала, что совершает левая! Я против этого ничего не имею; да и кто ж против этого что-нибудь скажет? Я говорю о той благотворительности, которая мечется в глаза и оскорбляет в нас и нравственное, и религиозное чувство! Помилуйте-скажите, какая тут благотворительность, когда одни жертвуют деньги с тем, чтобы получить что-нибудь, а другие на эти деньги благотворят с тем, чтобы также получить…но уже не что-нибудь, а гораздо больше первых: пролезть в люди, сделать себе карьеру, нахватать всяких земных благ, и все это, сударь мой, на счет сирот, вдов и калек всякого рода, на счет того, изволите ли видеть, что их очень уж глубоко затрагивает общественная польза и народные скорби? Ну, что же это, помилуйте-скажите, если не фиглярство, не шарлатанство, – хуже этого: не пройдошество и не надувательство? И есть же, помилуйте-скажите, люди, которые им верят! И все сходит им с рук, – все решительно! В древней Греции, говорят, было такое племя: хиосцами называли; им по указу каких-то эфоров дозволялось пакостить всенародно, так же вот, как и этим благотворителям… Они пакостят, всем тошно, а им ничего, только процветают!..

Но на этом месте пути Алексею Максимычу надо было поворотить влево к Казанскому собору; он распрощался с Бериксоном и был рад-радешенек, когда доплелся домой и очутился в семье своей.

,

Примечания

1