полностью с ними. Их глубочайшее ядро продолжало отрицать и говорить: «Вы загипнотизированы. Этот человек сделал с вами что-то вроде волшебства. Он поймал вас в ловушку, вы стали его узниками». Когда люди начинают так чувствовать, они мстят. Эта месть случается почти автоматически.
Люди, которые убили Иисуса, сделали это в своем сне, как будто это был только сон.
Есть такая суфийская притча. Группа купцов спрашивает какого-то ученика: «Как весь этот суфийский вздор может что-либо значить для тебя?»
Для обычного ума, для логической, для рациональной вашей части все, что является непостижимым, - вздор. Это, на самом деле, потому, что оно находится за пределами здравого смысла. Если вам это нравится, вы можете назвать это суперсмыслом. Если вам это не нравится, вы можете назвать это вздором. Но одно определенно: это нечто, что лежит за пределами обычного здравого смысла.
Группа купцов спрашивает какого-то ученика: «Как весь этот суфийский вздор может что-либо значить для тебя?» Он отвечает: «Потому что это означает все для того, кого я уважаю». Потому что это означает все для того, кого я уважаю... вот что такое доверие.
Иисус вызывает уважение к себе. Из-за этого уважения вы верите во все, что он говорит. Из-за этого доверия возникает некоторое доверие, но ваш рациональный ум все время стучит внутри вас и говорит: «Это все вздор. Что ты делаешь?» Вы можете понять, что я сейчас говорю, потому что это происходит и с вами каждый день: что бы я ни говорил вам - это вздор. Нет необходимости для кого-то доказывать, что это вздор; это вздор. Но если вы уважаете меня и любите меня, этот вздор начинает казаться суперсмыслом, чем-то, превосходящим ум и логику - не ниже их, а выше. Если вы уважаете меня и любите меня, вы можете позволить мне взять вас в другой мир, в который вы не можете поверить прямо сейчас.
Почти каждый день ко мне приходят люди и спрашивают: «Как нам поверить?» Я понимаю их проблему, их страдание: они хотели бы поверить. Такого нет, чтобы они хотели не верить, потому что вера дает такую безмятежность, вера дает такое спокойствие, вера дает такую центрированность, такую укорененность, что кому бы не хотелось верить? Даже атеист находится в поисках веры. Может быть, он в отчаянии; может быть, его слова о том, что Бога нет, есть не что иное, как попытка убежать от этого великого зова, который постоянно слышен у него внутри: «Продолжай приключение. Ищи и найди». Ему не хочется слышать этого зова. Он говорит, что никакого Бога нет.
Я никогда не встречал атеиста, который действительно был бы атеистом. Все атеисты находятся в поиске, все атеисты находятся в глубоком поиске веры и доверия. Но они боятся. Приключение кажется им слишком опасным и рискованным. Они начинают верить в отсутствие Бога, но это отсутствие Бога — тоже верование. Оно является отрицательным: оно не может дать вам пищу, оно не может дать вам жизнь, энергию; оно не может, расширить ваше бытие, не может помочь вам стать центрированным. Оно не может помочь вам увидеть истинное и реальное, потому что это ложное верование, отрицательное верование. И все же, как я сказал, это верование.
Есть только верующие и верующие, потому что никто не может жить без веры, без верования, без доверия. Жить без веры абсолютно невозможно. Но первый проблеск истины всегда случается по той причине, о которой говорит этот суфийский ученик: «Потому что это значит все для того, кого я уважаю». Если вы уважаете, вы открыты для того, чтобы принимать.
Еврейское слово «каббала» первоначально означало способность принимать. Это прекрасное слово. Оно означает тех, кто готов принимать; эти люди являются каббалистами. Уважение порождает способность принимать, получать, воспринимать, становиться содержательным. Вы еще не знаете, что должно случиться, но вы уважаете кого-то, вы доверяете кому-то.
Люди уважали Иисуса. Они начинали следовать за ним, но в глубине души они также всегда чувствовали, что он переходит все пределы. Он держал их так крепко и был настолько выше человеческого понимания, что постепенно они начинали опасаться этого человека. Они должны были убить его, другого пути не было.
Они должны были почувствовать облегчение, когда убили Иисуса. Они должны были почувствовать, как на них опускается покой, потому что этот человек порождал хаос.
Этот человек создавал такой беспорядок. Он должен был создавать его, потому что только из хаоса рождаются звезды; только из хаоса, боли и страдания возможно новое рождение. Но он смотрел в будущее, а они цеплялись за прошлое, и у них не было точек соприкосновения. Даже сегодня между Христом и христианством нет точек соприкосновения. Точки соприкосновения появляются лишь в том случае, если вы также стараетесь перейти все пределы. В противном случае встреча невозможна.
Мой друг, старый морской капеллан, рассказал мне об ужасном шторме, разразившемся пару лет назад, шторме настолько сильном, что даже старые моряки испугались.
После того как шторм кончился, старый, насквозь просоленный моряк сказал: «Капеллан, я молился во время сильных порывов ветра. Я обычно не молюсь, но все это время я молился».
«Что ты говорил в своей молитве?» - спросил капеллан.
«О, — ответил моряк, — я говорил: 'Господи, ты знаешь, что я ничего у тебя не просил целых пятьдесят лет, и если ты позволишь мне выбраться из этого шторма живым, я обещаю, что не буду тебя беспокоить еще пятьдесят лет!'»
Только в боли, в страдании, только в хаосе, где все растворяется в пустоте, человек вспоминает о Боге. Иисус должен был создавать хаос, Иисус должен был разрушить ваше представление о безопасности, вашу так называемую комфортабельную жизнь, ваши иллюзии о ней. Он должен был лишить вас иллюзий — вот почему он казался врагом. Друг кажется врагом; величайший друг кажется величайшим врагом, потому что он вынужден лишать вас иллюзий. Он должен вывести вас из ваших иллюзий и сновидений. Он должен создать хаос, потому что только в этом страдании вы можете начать молиться.
Иисус делал совершенно противоположные вещи одновременно. Он жил жизнью бесконечного восторга; он жил жизнью постоянного празднования; он был одним из наиболее танцующих людей, когда- либо живших на этой земле.
Не слушайте христиан, которые утверждают, что он никогда не смеялся: это невозможно. Если бы Иисус никогда не смеялся, то я сказал бы, что он никогда не существовал. Тогда вся эта история была бы ложной. Иисус, и никогда не смеялся? Тогда кто был бы способен смеяться? Он смеялся - его смех, возможно, был почти неуловимым - вы, возможно, не слышали его. Это я еще могу понять. Его восторг мог быть весьма тонким и глубинным. Вы, возможно, были не в состоянии увидеть его; это я могу понять. Его празднование, должно быть, было таким глубинным, что вы не могли идти так глубоко, вы не могли почувствовать его. Он жил из своего сердца, он жил из своих глубин. Вы, возможно, упустили это, потому что смотреть в глубины человека, подобного Иисусу или Будде, - это смотреть в бездну: вы испытываете головокружение, вы боитесь, вы закрываете глаза.
Вполне возможно, что люди не осознавали празднования Иисуса, но он был человеком празднования. Он наслаждался мелочами жизни. Он все делал священным. Он не был эскапистом, он ни от чего не отказывался. На самом деле, все, к чему он прикасался, становилось священным, места, по которым он ходил, становились святыми местами. Качество всего, что он делал, - именно потому, что это делал он, - изменялось. С одной стороны, он жил жизнью празднования; с другой стороны, он непрерывно создавал вокруг вас хаос. Он жил в двух противоположных точках одновременно: в этом заключался его крест.
В этом смысл того, что он несет на своих плечах крест свой: он живет одновременно в двух полярностях. Он парадокс, он порождает хаос, вы можете видеть его танцующим посреди хаоса, потому что это две точки, где вспоминают о Боге. Вы вспоминаете о нем, когда находитесь в большой беде, - что является обычным путем для человечества, - или вы вспоминаете о нем, когда находитесь на вершине счастья, блаженства, - что не является обычным путем для человечества. Когда вы счастливы, вы забываете про Бога; когда вы несчастны, вы вспоминаете о нем.
Иисус объединяет две эти возможности. Он лишает вас иллюзии относительно того, что вы можете молиться только во время страдания. Из вашего страдания исходят слезы, и вы переплавляетесь в молитву. Вы снова можете называть Бога «отцом», целым. И совсем рядом с вашим хаосом он празднует. Если вы способны видеть, если у вас есть глаза, тогда вы поймете, что молитва имеет две возможности: одна, в несчастье - тогда она идет от беспомощности; другая, в счастье — тогда она идет от благодарности.
Молитва Иисуса отлична от вашей молитвы: его молитва является глубокой благодарностью, ваша молитва является беспомощностью. Но он представляет обе возможности одновременно.
Однажды суфийского Учителя посетил дрожащий человек, умоляя его: «Пожалуйста, помогите мне
