был направлен на экран телефона, лежавшего рядом с пустым стаканом. Ее светлые, кучерявые, и такие же непослушные, как в детстве волосы разметались по спине и плечам, а особенно вредные пряди норовили заползти в глаза или прилипнуть к чуть приоткрытым губам.
Полковник тихо подошел сзади. Запах ее духов проник в его ноздри, пощекотал горло, спустился в желудок и растворил дурное предчувствие.
— Дочь! — осторожно позвал он.
Она встрепенулась, словно застигнутая врасплох лань. Повернула голову, и улыбнувшись, вскочила с барного стула.
— Привет, пап! — она шагнула к нему навстречу, все такая же крепкая, как и четыре года назад.
Ни одного нового килограмма, отметил для себя Завьялов. Значит, продолжает заниматься своими танцами, а может и по-прежнему бегает по вечерам в парке.
Они обнялись. Крепко и продолжительно. Пожалуй, крепче и продолжительней, чем предполагали сложившиеся между ними отношения. Он отстранился и посмотрел в глаза Еве Сотниковой, урожденной Завьяловой. Для этого ему не пришлось наклонять голову. Ева уже в тринадцать была выше матери, а к восемнадцати почти догнала и отца, который, как и всякий качественный разведчик, выдающимся ростом не отличался.
— Как у тебя дела, пап? — они последовали за администратором, которая проводила их до столика в глубине зала.
— Да потихоньку. Теперь у меня полно времени на чтение и разговоры с самим собой.
— Ха! И что читаешь? — спросила она.
— Все подряд, — пожал он плечами, — Ошо, Кинг, О'Брэйди.
— Тянет на старье, как всегда! — улыбнулась она усаживаясь.
Он сел напротив, взял из рук администратора меню.
Настоящее, отпечатанное на картоне. Ева взяла свое.
Завьялов на несколько мгновений задержал взгляд на ее лице. Она, конечно, не была красавицей. Но зато кожа была чистой, а ясные глаза светились добротой. Всегда. С самого детства. И это точно у нее не в отца.
Через пару минут к ним подъехал робот-официант. Бармен и администратор были единственными людьми в зале. Завьялов искренне надеялся, что на кухне тоже есть люди. И, если судить по ценам, проставленным в картонных меню, один из них непременно должен быть итальянцем, с иссиня-черными волосами, спрятанными под такой же колпак, какой изображен на вывеске.
Ева заказала салат с рукколой, макароны с мясным соусом и бокал белого домашнего вина
(он надеялся, что она обойдется вовсе без алкоголя).
Завьялов выбрал салат с фасолью, фирменный сырный кальцоне и большой стакан персикового сока
(никакого мяса).
Робот послушно удалился. Информация о заказе, расшифрованная программой голосового ввода данных уже была доступна для системы учета, установленной в ресторане, а соответственно и для работников кухни.
— Как прошла свадьба? — спросил мужчина, ослабляя узел своего галстука.
— Все было чудесно, пап. Жаль, что ты не смог приехать, — она склонила голову набок и смотрела ему прямо в глаза.
— Как твой муж? В смысле, как у вас теперь дела? Вы ладите?
Легкая, почти незаметная тень пробежала по лицу дочери.
Хотя ему могло и показаться.
— Петр прекрасный муж. Мы ладим… Ладим, да. Мы ездили в путешествие, я говорила тебе?
— Ты упоминала в письме про Испанию, — охотно подтвердил Завьялов.
— Ага, — теперь она улыбалась искренне, непринужденно, — Хотя, из-за твоей работы это стоило мне целой тысячи формальностей.
Полковник понимающе кивнул. Их служба не заходила слишком далеко в ограничении передвижений своих работников и их родственников, если это не касалось тех, кто работал непосредственно в Наногороде, но все же любой выезд этих людей за рубежи родины сопровождался некоторыми необходимыми процедурами.
— Мы были в Толедо, Мадриде. Ездили на побережье, — продолжила свой рассказ Ева, — Погода была чудесной. Потрясающая страна. Все так красиво.
— Я рад, — попытался улыбнуться Завьялов. Получилось слегка натянуто. Он хотел задать еще один вопрос о личной жизни своей дочери. Но все же удержался. Буквально поймал его на самом кончике языка. После выдоха он заменил его другим:
— Вы не собираетесь заводить детей?
— Пока нет, — покачала она головой. Такой легкий мгновенный ответ, сказал полковнику больше любых слов. Его дочь, слава богу, пока даже не задумывалась о потомстве. И его это странным образом радовало. Почему, он объяснить не мог. Так же, как не мог объяснить раздражения, которое вызывали у него мамочки с колясками в коридорах торгового центра.
— Какие твои годы, — произнес он, чтобы не выдать своих мыслей, и тут же задал новый вопрос, — Тебе правда понравился мой подарок?
