корзинку. Молчание становилось тягостным. Рамаданов прервал его:
— Матвей. Защищать СХМ? Или нет?
Он повернул раздосадованное, широкое лицо к генералу:
— Не правда ли, странно? Генерал, директор завода и рабочий обсуждают: быть Бородину или не быть?
— Положение было б похуже кутузовского, не будь наши времена получше александровских. Так что ж вы думаете, хлопче?
Матвею показалось, что насмешка, звучавшая раньше в их словах, ослабела. Или он оправился и посмелел? Он сказал:
— СХМ надо защищать. Эвакуировать нельзя.
— Какими силами защищать? — резко спросил Рамаданов.
Генерал жестом остановил его и обратился к Матвею:
— Вам, видимо, Кавалев, известны основные качества полководца?
— Да.
— Извольте сказать.
Матвей выдержал взгляд генерала не потупившись:
— Главное: действовать сообразно реальным данным. Вот и все.
— Какие же реальные данные в ваших действиях, если вы взяли на себя смелость отстаивать СХМ и город?
— Есть реальные данные, Микола Ильич. Вот Ларион Осипыч считает гибельной мою меру: оставить завод на месте. А я, извините, Ларион Осипыч, считаю ваше предложение гибельным не только для завода, а и для города. Почему? Потому, что фашистам, полковнику Паупелю хочется захватить наш город. Мои сведения какие? Ну, идут колхозники, отступают рабочие из совхозов — вот и поговоришь. А они все в голос: командир этот знаменитый, Паупель, никогда такого большого города не брал, очень рвется… Вы меня извините, Ларион Осипыч.
— Нет, почему же, продолжайте.
— Продолжайте, продолжайте, — сказал генерал.
— Ему, говорят, даже генеральского чина не дали, чтобы, значит, вида не испортить. Очень уж знаменито: «полковник Паупель»…
— Полковник фон Паупель.
— Извините. И я так считаю, что чем человек знаменитей, славней, тем он напористей, и тем он скорее может башку сломить…
— На себя оглянитесь, — пробурчал Рамаданов.
— Ну какая у меня слава, Ларион Осипыч? Придумал три лишних гайки да три резца, у меня и слава-то с ихний размер. Нет, полковник фон Паупель куда выше! Так вот — разрешите вернуться к основному вопросу? Полковнику фон Паупелю, как я думаю, хочется город захватить. Это он зря! Ему надо бы город-то наш обойти, отрезать, а он отрезать боится, потому что фланги у танковых войск всегда укреплены слабо, и генерал Горбыч, человек ловкий, способен по тем слабым флангам ударить. Вот он и боится город отрезать…
— Следовательно, вы считаете, что он будет штурмовать город? — спросил генерал.
— Обязательно!
— И вам хочется тот штурм отбить?
— А как же! — улыбаясь во все лицо, ответил Матвей. — Мы для этой цели и работаем. Мы пушечек наделаем, снарядиков отольем, — пороху насыпать да и трах-трах! Честное слово, зря вы на меня сердитесь, Ларион Осипыч!
Он развел широко руками, как человек, приклеивающий объявления, и потупился, стыдясь своей вспышки. Воспользовавшись этим, генерал и Рамаданов переглянулись. Одобрение и радость светились в их глазах. Матвей не заметил ничего. Когда он поднял глаза, генерал, высоко подобрав ноги, сидел на диване.
— А не кажется ли вам, Матвей, — сказал генерал, — что ваше желание воевать, и в обстоятельствах для вас, лично, удобных, преувеличивает ваши знания, называя конкретным и реальным то, что и беспочвенно и абстрактно?
— Я об этом думал.
— И?
— Я реально учитываю обстановку. Мне, верно, воевать хочется. Но если вы не дадите мне винтовку во время боя, а велите стоять у станка, я буду стоять.
— Боюсь, что не выстоите!
Матвей потупился. «Кто знает, вам виднее!» — говорило это движение.
Генерал вскочил:
— Каваль! Поднимите голову.
Рамаданов тоже воскликнул:
— Безусловно, вы, Матвей, имеете право держать ее как следует!
