Мессия. Том 1

непристойны. Он должен отправиться в какую-нибудь библиотеку и просто заглянуть в Шивапураны — он обнаружит, что такое непристойность. А Шива — это один из богов индуизма.

И эти люди собрались учить меня? Нет ничего непристойного в мире, все естественно. Это ваша интерпретация. Да, я еще мог бы понять, если бы он говорил: «Они не должны предаваться какому-нибудь поведению, которое непристойно снаружи ашрама». Меня не интересует то, что снаружи ашрама. Это их индивидуальная ответственность, что им делать или не делать.

Придется полицейскому комиссару и его полиции отправиться в суд и получить четкое определение непристойности. До сих пор во всем мире не было суда, способного решить, что является непристойным, а что нет. Но, я думаю, вам достался полицейский комиссар, который знает, что такое непристойность. Мы бы хотели увидеть его, пусть покажет небольшой пример своей непристойности — мы тоже смогли бы понять, что такое непристойное поведение, и не делать этого снаружи ашрама.

Двенадцатое: полицейские офицеры должны иметь право посещать ашрам в любое время дня и ночи. Их законные распоряжения должны исполняться неукоснительно.

А моим саньясинам тоже позволено входить в ваши дома в любое время дня и ночи? Нет нормального человека, который бы просил, чтобы полицейских офицеров пускали ночью. Для чего? Мы не нуждаемся в них даже днем! Их лица, их мундиры, их тугодумие — что нам делать с ними? Нет, это храм Божий, и вам придется действовать согласно нашим указаниям. Вы не можете приказывать нам, ведь мы не совершали никакого преступления. Если бы мы убивали людей, разумеется, было бы законным требовать для вас разрешения на вход в помещение.

Вы видели, что произошло в гурудваре Амритсара. В течение трехсот лет британцы были более разумны: они никогда не вступали в храм сикхов. Храм следует уважать.

Это наш храм. Вы хотите еще один Амритсар? Тогда, конечно, нам понадобится десять тысяч лицензий на пулеметы. Естественно, они будут законными. Но если полиция ведет себя таким образом, то я не гандист. Я не верю в насилие, но я также не верю в того, кто применяет насилие к моим людям.

Мы люди ненасильственные. Нам не нужна никакая полиция. И нет необходимости им входить на территорию ашрама без разрешения и вести себя как в своих собственных храмах. Они могут подойти к воротам, но не дальше. По другую сторону — то, что принадлежит Богу и не входит в компетенцию полицейского комиссара.

Любовь ничем не владеет... Мы верим в любовь, мы не верим в пулеметы. Но если вы вынуждаете нас, мы сами добьемся уничтожения вашей конституции, вашей демократии, вашего престижа во всем мире.

И не хочет, чтобы кто-нибудь владел ею.

Ибо любовь довольствуется любовью.

Если ты любишь, не говори: «Бог — в моем сердце», — потому что это может стать вашим эго. Потому Альмустафа говорит: скажи лучше: «Я — в сердце Божием».

Он усовершенствовал первое утверждение, но и второе утверждение, хотя оно и лучше, можно усовершенствовать. Я предлагаю, чтобы вы говорили: «Любовь есть, а меня нет».

И не думай, что ты можешь направлять пути любви, ибо если любовь сочтет тебя достойным, то она будет направлять твой путь.

Расслабьтесь и доверьтесь любви, и позвольте любви взять вас. Как каждая река движется к океану, каждый небольшой ручей любви, возникший из вашего сердца, движется ко всеобщему, к окончательному, к Богу.

У любви нет другого желания, кроме как обрести саму себя.

Но если ты любишь и нуждаешься в желаниях, пускай твоими будут желания...

Но если вы недостаточно сильны, чтобы всецело сдаться любви, и у вас есть также другие желания, тогда, говорит Альмустафа, по крайней мере, пусть будут такие желания:

Таять и походить на бегущий ручей, который напевает ночи свою мелодию.

Познавать боль от слишком сильной нежности.

Ранить себя собственным постижением любви; и истекать кровью добровольно и радостно.

Подниматься на заре с окрыленным сердцем и возносить благодарность за еще один день любви.

Отдыхать в полуденный час, размышляя о любовном экстазе.

Возвращаться вечером домой с благодарностью.

Если вам не удается отдаться всецело, тогда мало-помалу, шаг за шагом, двигайтесь к благодарности.

И засыпать с молитвой о возлюбленном в сердце своем и с песней хвалы на устах.

И не беспокойтесь ни о каких полицейских комиссарах!

— Хорошо, Вимал?

— Да, Мастер.

8. ПУСТЬ БЛИЗОСТЬ ВАША НЕ БУДЕТ ЧРЕЗМЕРНОЙ

12 января 1987.

Возлюбленный Мастер,

Потом вновь заговорила Альмитра: «Что скажешь ты о браке, Мастер?»

И отвечал он: «Вы родились вместе и вместе пребудете вечно.

Вы будете вместе, когда белые крылья смерти развеют ваши дни.

Вы будете вместе даже в безмолвной памяти Божией. Но пусть близость ваша не будет чрезмерной, и пусть ветры небесные пляшут между вами. Любите друг друга, но не превращайте любовь в оковы:

Пускай лучше она будет волнующимся морем между берегами ваших душ.

Наполняйте чаши друг другу, но не пейте из одной чаши. Давайте друг другу свой хлеб, но не ешьте от одного каравая. Пойте, танцуйте вместе и радуйтесь, но пусть каждый из вас будет одинок, как одиноки струны лютни, хотя они трепещут единой музыкой.

Отдайте ваши сердца, но не во владение друг другу. Ибо лишь рука Жизни может вместить ваши сердца. Стойте вместе, но не слишком близко друг к другу: Ибо колонны храма стоят порознь, И дуб и кипарис растут не в тени друг друга».

Альмустафа уже говорил о любви; теперь надлежит рассмотреть, очевидно, брак — но не тот брак, который знаете вы. Не тот брак, которому подчинился весь мир, потому что он не по любви. Он не коренится в любви; фактически, наоборот — это уловка хитрого общества, священников и политиков для того, чтобы обойти любовь.

Поэтому в прежние дни — а в древних восточных странах даже сегодня — существовали детские браки. Дети не знают ничего о жизни. Они не знают ничего о браке. В их невинности все культуры и цивилизации нашли хорошую возможность эксплуатировать их. Прежде чем любовь появляется в их сердцах, они попадают в крепостную зависимость.

Нынешний брак не только не за любовь, он против любви. Он так