худых речей не слушаться. Княгиня обещала всё исполнить.
Князь уехал; она заперлась в своём покое и не выходит.
Долго ли, коротко ли, пришла к ней женщина, казалось – такая простая, сердечная!
– Что, – говорит, – ты скучаешь? Хоть бы на божий свет поглядела, хоть бы по саду прошлась, тоску размыкала.
Долго княгиня отговаривалась, не хотела, наконец, подумала: по саду походить не беда – и пошла.
В саду разливалась ключевая хрустальная вода.
– Что, – говорит женщина, – день такой жаркий, солнце палит, а водица студёная так и плещет, не искупаться ли нам здесь?
– Нет, нет, не хочу! – А там подумала: ведь искупаться не беда!
Скинула сарафанчик и прыгнула в воду. Только окунулась, женщина ударила её по спине:
– Плыви ты, – говорит, – белою уточкой!
И поплыла княгиня белою уточкой.
Ведьма тотчас нарядилась в её платье, убралась, намалевалась и села ожидать князя.
Только щенок вякнул, колокольчик звякнул, она уж бежит навстречу, бросилась к князю, целует, милует. Он обрадовался, сам руки протянул и не распознал её.
А белая уточка нанесла яичек, вывела деточек: двух хороших, а третьего – заморышка; и деточки её вышли – ребяточки.
Она их вырастила, стали они по реченьке ходить, злату рыбку ловить, лоскутики сбирать, кафтаники сшивать, да выскакивать на бережок, да поглядывать на лужок.
– Ох, не ходите туда, дети! – говорила мать.
Дети не слушали; нынче поиграют на травке, завтра побегают по муравке, дальше, дальше – и забрались на княжий двор.
Ведьма чутьём их узнала, зубами заскрипела. Вот она позвала деточек, накормила-напоила и спать уложила, а там велела разложить огня, навесить котлы, наточить ножи.
Легли два братца и заснули; а заморышка, чтоб не застудить, приказала им мать в пазушке носить, – заморышек-то и не спит, всё слышит, всё видит.
Ночью пришла ведьма под дверь и опрашивает:
– Спите вы, детки, иль нет?
Заморышек отвечает:
– Мы спим – не спим, думу думаем, что хотят нас всех порезати; огни кладут калиновые, котлы висят кипучие, ножи точат булатные!
– Не спят!
Ведьма ушла, походила-походила, опять под дверь:
– Спите, детки, или нет?
Заморышек опять говорит то же:
– Мы спим – не спим, думу думаем, что хотят нас всех порезати; огни кладут калиновые, котлы висят кипучие, ножи точат булатные!
«Что же это всё один голос?» – подумала ведьма, отворила потихоньку дверь, видит: оба брата спят крепким сном, тотчас обвела их мертвой рукой – и они померли.
Поутру белая уточка зовёт деток; детки нейдут. Зачуяло её сердце, встрепенулась она и полетела на княжий двор.
На княжьем дворе, белы как платочки, холодны как пласточки, лежали братцы рядышком.
Кинулась она к ним, бросилась, крылышки распустила, деточек обхватила и материнским голосом завопила:
– Кря, кря, мои деточки! Кря, кря, голубяточки! Я нуждой вас выхаживала. Я слезой вас выпаивала. Темну ночь недосыпала, сладок кусок недоедала!
– Жена, слышишь небывалое? Утка приговаривает.
– Это тебе чудится! Велите утку со двора прогнать! Её прогонят, она облетит да опять к деткам:
– Кря, кря, мои деточки! Кря, кря, голубяточки! Погубила вас ведьма старая, ведьма старая, змея лютая, змея лютая, подколодная. Отняла у вас отца родного, – моего мужа, потопила нас в быстрой реченьке, обратила нас в белых уточек, а сама живёт – величается!
«Эге!» – подумал князь и закричал:
– Поймайте мне белую уточку!
Бросились все, а белая уточка летает и никому не дается; выбежал князь сам, она к нему на руки пала. Взял он её за крылышко и говорит:
– Стань, белая берёза, у меня позади, а красная девица впереди!
Белая берёза вытянулась у него позади, а красная девица стала впереди, и в красной девице князь узнал свою молодую княгиню. Тотчас поймали сороку, подвязали ей два пузырька, велели в один набрать воды живящей, в другой – говорящей. Сорока слетала, принесла воды. Сбрызнули деток
