операции, и после этого, если повезет, осчастливить их своим присутствием хотя бы на неделю.
К эндокорсету добавили жесткий экзокорсет, который я не должна была снимать даже перед сном, и в котором я чувствовала себя как в шкафу. Это неожиданное заточение повергло меня в такое сначала раздражение, а потом уныние, что все вокруг казалось погруженным в густой клубящийся сумрак. Кастор приехал только в день операции - подписать документы о согласии на медицинское вмешательство - сказал, что я всегда могу обратиться к нему, если вдруг что-то понадобится, и уехал. Микаэль не смог взять новый отпуск. Он обращался ко мне в "тишине" по утрам, интересуясь, как прошла ночь, жалел меня, рассказывал какие-нибудь ободряющие истории, и в обязательном порядке - вечером, когда я должна была сообщить, как провела день. Жаловаться не хотелось, изображать бодрость было невозможно, и я отделывалась простым "нормально". Большего ему было и не нужно.
Хитрое больничное руководство на третий день поставило передо мной две коробки кристалл-геля и выделило для работы уютный угол в холле с регулируемым столом и креслом. Конечно, я не устояла, и все два часа, отведенные на вертикальное положение, провела за этим столом в этом кресле, вылепляя цветы.
Работать в каникулы запрещено законом. Как ни тянуло меня лепить домики, привычка подчиняться режиму сковывала руки. Когда в первый же вечер меня обступила небольшая толпа пациентов больницы, я убедилась, что не одна печалюсь об этом: держа за плечики маленькую бледную девочку, рядом встала девушка, которая ухаживала за мной в первый раз.
- Мы забыли познакомиться, - сказала я.
- Нора, - улыбнулась она.
- У вас разве не каникулы?
- Они самые, клятые. Я сейчас нянька, за детьми присматриваю, документов не касаюсь, ни за кем не ухаживаю.
- Этому верят?
Нора глухо фыркнула.
- На себя посмотри.
- Это рукоделие.
- Совсем нисколечко не предмет интерьера?
- А твоя подопечная абсолютно здорова?
- Вообще не знаю, что с ней. Меня наняли на четыре часа, пока ее маме делают косметическую операцию.
Ага, понятно. Иностранных детей, родители которых документально подтверждают недостаток средств на лечение, сюда привозят и лечат бесплатно. Часто сопровождающие пользуются этой возможностью, чтобы решить какие-нибудь свои мелкие медицинские проблемы, уже за деньги, конечно. Взаимовыгодно получается.
- Могу поспорить, что ты уже сама ей диагноз поставила.
На это Нора не ответила, но ее выдали поспешно опущенные ресницы.
Девочка, как и я, была в корсете. Она долго внимательно наблюдала за трансформациями кристалл-геля в моих пальцах, а потом очень выразительно посмотрела мне в глаза. Я дала ей кусок материала, и она принялась копировать мои движения. Вместе мы вылепили несколько лепестков для розы, которые еще нужно было нагреть, чтобы соединить в бутон. С большим трудом Норе удалось увести ее спать.
Следующим утром я застала малышку за столом в холле, пытающейся распаковать новый контейнер кристалл-геля.
Спина не болела. Мне делали какие-то уколы и компрессы, но большую часть суток пребывание в больнице было бессодержательным. Днем я читала и скучала, а вечером лепила цветы. Скоро их набралось на приличную клумбу, и оформить их именно так показалось мне хорошей идеей. Ради символичности стебли цветам я сделала из трубок использованных капельниц. Нора каждый вечер приводила ко мне какого-нибудь нового ребенка, и все они смотрели на лепку, как завороженные. Некоторые помогали с лепестками и листьями, а кто-то следовал собственной фантазии и уносил потом поделку с собой.
Если бы не вечера, я с трудом проживала бы дни. Кристальное цветоводство неожиданно вернуло мне покой и подарило некий странный переходный этап от трагичного прошлого и ожидающего настоящего к без сомнения активно-позитивному будущему. Это было психическое состояние, редкое для моей натуры - спокойная уверенность, которая позволяла словно наблюдать за собственными мыслями и движениями со стороны.
Готовая кристальная клумба вызвала шквал восторга у персонала и пациентов. Я сама любовалась ею и гордилась собой, но при этом очень ясно ощущала острую потребность в признании этого произведения достойным похвалы со стороны кого-то другого, близкого, важного. Как здорово было бы увидеть восхищение папы или Медеи!.. Давида! Господи, как же мне одиноко без них... О Давиде я боялась думать, чтобы он не почувствовал это и не задал вопросы, на которые я до сих пор не готова ответить, не зная, как представили ему ситуацию родители. Я пообещала себе, что, когда он подрастет, мы вместе во всем разберемся.
А пока я одна. Никто не думает обо мне, не беспокоится и не стремится поддержать. Мне не плохо от этого, но начинающееся понимание, что чье-то сочувствие ничего бы не изменило в моем положении, что оно мне, в сущности, не нужно, запустило некий метаморфоз личности, которая из социальной стала превращаться в самодостаточную.
