воротился снова, пропил белье и вышел из царева кабака совершенно голый, но веселый, некручинный, распевая песни и отпуская крепкое словцо немцам, которые вздумали было сделать ему замечание. Эти случаи были часты в Москве; и в городах, и в деревнях – везде можно было видеть людей, лежащих без чувств в грязи или на снегу. Воры и мошенники обирали их, и часто после того зимой они замерзали. В Москве на Масленице и на святках в земский приказ каждое утро привозили десятками замерзших пьяниц.
Распространению пьянства в народе способствовали кабацкие головы и целовальники, которые прибегали ко всевозможнейшим мерам, чтобы избавиться от наказания за недоборы в царской казне, если они держали кабаки на веру, или чтобы воротить заплаченное в казну, если брали вино на откуп. Они давали пьяницам в долг как можно больше, а между тем прибавляли счет, пользуясь тем состоянием, когда пьяные не в силах уже были ни размышлять, ни считать; потом, когда искушенные таким легким средством получать хмельное даже и без наличных денег, пьяницы порядочно запутаются в расставленной на них сети, кабацкие головы объявляют, что пора платить; оказывается, что платить нечем; тогда забирали имущество должников втрое дешевле настоящей его цены; при этом страдали и невинные, жившие не в разделе с должниками.
Случалось, что люди порядочного происхождения, то есть дворяне и дети боярские, запивались до того, что спускали свои поместья и пропивались донага. Из таких-то молодцов образовался особый класс пьяниц, называемый кабацкие ярыги. У этих удальцов не было ни кола ни двора. Они жили во всеобщем презрении и таскались по миру, прося милостыни; они толпились почти всегда около кабаков и в кабаках, униженно вымаливая у приходящих чарочку винца Христа ради. Готовые на всякое злодеяние, они составляли при случае шайку воров и разбойников. В народных песнях и рассказах они представляются искусителями молодых неопытных людей. Некоторые пьяницы оправдывали себя тем, что они, напившись, ведут себя смирно. «То есть не пьяница, – говорили они, – иже упився ляжет спати; то есть пьяница, иже упився толчет, биет, сварится». На это проповедники Церкви отвечали им: «И кроткий упився согрешает, аще и спати ляжет: кроткий убо пьяница, аки болван, аки мертвец валяется, многажды бо осквернився и домочився смердит, егда убо кроткий пьяница в святый праздник лежит не могий двигнутися аки мертв, расслабив свое тело, мокр, нальявся яко мех до горла; богобоязливым же, наслаждающим сердца в церквах пения и чтения, аки на небеси мнятся стояще; а пьяница не могий главы своея возвести, смрадом отрыгая от многа питья, чим есть рознь поганыхъ». Церковные наставники объясняли, что от пьяного человека удаляется ангел-хранитель и приступают к нему бесы; пьянство есть жертва дьяволу, и отец лжи и зла говорит, что ему эта жертва милее, чем жертва идолопоклонников: «Николи же тако возвеселихся о жертве поганых человек, яко от пьяных крестьян: в пьяницах бо вся делеса моего хотенья; лучше ми от поганых крестьян и запоец, нежели от поганых идоломолец, яко и поганых Бог соблюдает, а пьяниц ненавидит и гнушается их; аз же радуются о них, яко мои суть пьяни».
Духовенство не только не отличалось трезвостью, но еще перещеголяло другие сословия в расположении к вину. На свадьбах священнослужители до того напивались, что надо было их поддерживать.
Чтобы положить границы неистовому пьянству в кабаках, правительство вместо них завело кружечные дворы, где продавали вино пропорциями не менее кружек, но это не помогло. Пьяницы сходились в кружечные дворы толпой и пили там по целым дням. Другие охотники до питья покупали не только кружками, но ведрами и продавали тайно у себя в корчмах.
Более всего пристанищем самых отъявленных негодяев были тайные корчмы, или ропаты. Под этим названием разумелись еще в XV и XVI веках притоны пьянства, разврата и всякого бесчинства. Содержатели и содержательницы таких заведений получали вино в казенных заведениях или курили тайно у себя и продавали тайно. Вместе с вином в корчмах были игры, продажные женщины и табак. Как ни строго преследовалось содержание корчем, но оно было до того выгодно, что многие решались на него, говоря: барыши, полученные от этого, до того велики, что вознаграждают и за кнут, которого можно было всегда ожидать, коль скоро начальство узнает о существовании корчмы.
XVIII
Увеселения. Игры. Забавы
У высших классов порывы всякой веселости были подчинены правилам церковного порядка. У тех, которые хотели быть и казаться благочестивыми, церковное пение было единственным развлечением. В старину существовали для него школы: мальчики учились у церковных дьячков и составляли певческие хоры. Нищие, прося милостыню, и колодники, которых выводили из тюрьмы собирать подаяние, с жалобными причетами пели песни нравственного и религиозного содержания и приводили в чувство тогдашнюю публику. Музыка безусловно преследовалась Церковью. Даже народные песни считались бесовским потешением. Православная набожность хотела всю Русь обратить в большой монастырь. Однако русский народ постоянно соблазнялся запрещенным плодом; даром что инструментальная музыка возбранялась не только Церковью, но даже и светской властью, славянская натура вырывалась из византийских рамок, в которые ее старались заключить. В поучении Ефрема Сирина, переделанном на русский лад, говорится, что Христос посредством пророков и апостолов призывает нас, «а дьявол зовет гусльми и плесце и песньми неприязненными и свирельми». Бог вещает: «Приидите ко мне вси», – и никто не двинется; а дьявол устроит сборище (заречет сбор), и много собирается охотников. Заповеди пост и бденье – все ужаснутся и убегут, а скажи «пирове ли, вечеря ли, песни приязны, то все готовы будут и потекут, аки крылаты». У русских были свои национальные инструменты: гусли, гудки (ящики со струнами), сопели, дудки, сурьмы (трубы), домры, накры (род литавр), волынки, легки, медные рога и барабаны. Всем этим тешили православный люд скоморохи, составлявшие у нас в некотором смысле особенный ремесленный цех, постоянно преследуемый ревнителями благочестия. Иногда они образовывали вольную труппу из гулящих людей всякого происхождения, иногда же принадлежали к дворне какого-нибудь знатного господина. Они были не только музыканты, но соединяли в себе разные способы развлекать скуку толпы: одни играли на гудке, другие били в бубны, домры и накры, третьи плясали,
