Мессия. Том 2

отелем. Вышла женщина и попросила управляющего: «Немедленно пришлите четырех человек, моего сына нужно доставить в заказанный номер».

Управляющий, разумеется, подумал, что сын, должно быть, калека. Он прислал четверых крепких мужчин, потому что заметил, что сын был очень толстым. Однако служащие обнаружили, что у того идеальные ноги. Зачем его надо переносить, как труп? Сам управляющий изумился: прекрасный парень, не больше двенадцати лет, и такой толстый. Управляющий спросил женщину, мать ребенка: «Зачем это... он болен? В чем дело, зачем его переносить? Он не может пройти всего несколько шагов?»

Она сказала: «Мы в состоянии позволить себе это. Ходьба для тех, кто беден, а мой сын никогда не будет ходить: его всегда переносят слуги».

Вы думаете, этот сын будет когда-нибудь жить, если ему не дают ходить из-за того, что мать в состоянии позволить себе слуг? Если он не может ходить, можете ли вы предположить, что он когда-нибудь будет танцевать? Это слугам можно танцевать. Будет он когда-нибудь любить? — слуги будут делать это.

Любовь — великое испытание. Нужно помнить, что ни одно человеческое существо, мужчина или женщина, никогда не умерло во время любовных отношений. Никакого сердечного приступа... Люди умирали во всевозможных ситуациях, но никогда во время любовных отношений, потому что во время любовных отношений их жизнь приходит к своей кульминации. Умирать не время, время жить и пить этот сок. Человек никогда не умирал от сердечного приступа во время любовных отношений — это самый надежный способ выжить. Наиболее опасное место — это ваша кровать: девяносто девять процентов людей умирают в кровати, помните об этом! Когда все уйдут, спускайтесь на пол, если не хотите умирать.

Им стоило бы вспоминать об удовольствиях с благодарностью, как о летнем урожае.

Жизнь должна быть севом зерен — удовольствия, песен, — и жизнь должна быть летним урожаем. Подлинный человек — это тот, кто жил полноценно, не обеспокоенный всевозможными идиотами — христианами, индуистами, мусульманами... Они мертвы, и они против того, чтобы жили вы. Они поглупели и завидуют, что вы можете жить и наслаждаться. Поэтому все то, чему обучают в каждом храме, каждой синагоге, каждой церкви, — противно жизни, противно любви, противно наслаждению, противно удовольствию. Но что остается тогда, просто быть несчастным?

Если вы остаетесь несчастными, то, естественно, ваша смерть будет тьмой. Но если вы прожили свою жизнь в полноте — с радостью, всеми ее подъемами и спадами, всеми ее слезами и смехом, — ваша смерть будет красотой, открытием двери к большей жизни, уровнем выше, к большему сознанию.

Но если их утешает сожаление, пусть они утешатся.

Есть столько несчастных людей — фактически, они в большинстве — и они не потерпят никого, кто не является несчастным...

Почему весь мир против меня? Я не навредил никому, я не совершил никакого преступления. Это беспрецедентно, что весь мир, все религии, все нации, все политики против человека, который совершенно невинен. Но я знаю причину, почему они против меня: они несчастны, а я учу вас быть счастливыми.

Они жили в унынии — уныние стало их второй натурой — а я учу вас жить полно, интенсивно и тотально. Тогда даже ваши слезы будут частью вашего смеха. Тогда ваши темные ночи тоже станут только моментами расслабления и мира, и лоном для нового дня, новой зари.

Мое учение за жизнь, а все учения в мире против жизни — вот их проблема. С этим они не могут спорить.

Халиль Джебран говорит: Но если их утешает сожаление, пусть они утешатся. Это их дело. Выскажите истину и оставьте это им, не нарушайте даже их страдание. Возможно, в глубине они наслаждаются своим страданием.

В психологии хорошо установлен факт, что люди наслаждаются страданием, поскольку оно вызывает сочувствие. Когда вы несчастны, все сочувствуют вам, все утешают вас. Когда же вы счастливы, никто не приходит к вам утешать вас, сочувствовать вам — это было бы абсурдно. Здесь очень хитрая игра: вы несчастны — и кто-то сочувствует вам, вы наслаждаетесь сочувствием, но лишь потому, что упустили любовь.

Сочувствие — жалкая замена для любви, очень скудная. Вы не знаете любви. Вы считаете сочувствие очень любящим отношением, и поэтому наслаждаетесь сочувствием; а сочувствующий наслаждается, глядя на ваше горе. Он становится выше вас; он выражает сочувствие, а не получает его — он в лучшем положении. Когда ваш дом горит, целый город соберется посочувствовать вам, чувствуя в глубине счастье, что их дома не горят.

Мой дед умер. В моей семье он был самым старым, а я был самым молодым, но по странному совпадению мы были большими друзьями, а все находящиеся между нами были против нас обоих. Они были против меня, они говорили: «Ты что водишь старого человека в кино? Это неприлично в его возрасте». А когда в город прибыла великая танцовщица, и я повел моего деда, вся семья до того рассердилась, что, когда мы вернулись домой, они не открывали двери.

Я закричал им: «В чем дело? Если вы не откроете двери, я разбужу всех соседей». Они знали, что если я говорю что-то, я сделаю, и поэтому сразу открыли двери. Они сказали: «Ты испорченный, но мы никогда не думали, что маленький ребенок может испортить старейшего человека семьи. Та женщина — проститутка!»

Я сказал: «Мы не ходили ни к какой проститутке, мы ходили посмотреть замечательную танцовщицу. Может, она и проститутка в ваших глазах, но мы не лезем в ее личную жизнь, это ее дело. Мы ходили смотреть на ее танец. Она танцует так прекрасно, что я не мог позволить себе не повести моего деда — он мой друг».

Как только в город приходил святой, он брал меня и говорил: «Устрой из него хорошее посмешище. Задай такой вопрос, чтобы он не смог ответить. Не бойся, я с тобой». Так что я обычно вставал посреди собрания, а мой дед стоял около меня со своим большим посохом и поэтому никто не мешал мне.

Они знали: «Этот величавый старик к тому же и опасен».

Постепенно святые перестали приходить, потому что у них не было ответов ни на какие реальные вопросы — простые незначительные вопросы, но ответов у них не было.

Когда он умер, я сидел... Было прекрасное зимнее утро, солнце уже взошло. Я просто сидел у двери, потому что все домашние окружили старика. Один из моих дядей спросил: «Это странно: твой большой друг умер, а ты сидишь во дворе, наслаждаясь утренним солнцем».

Я сказал: «Когда он был жив, никто из вас не сидел с ним, кроме меня. Я просто даю вам шанс, которого никогда больше не будет. Но вы можете сидеть лишь рядом с мертвым, не рядом с живым».

Пришли соседи сочувствовать, утешать — сперва они встретили меня, потому что я сидел во дворе, и начали плакать; слезы катились по их лицам. Я сказал: «Не притворяйтесь», — они были очень сильно шокированы, — «Эти слезы — крокодиловы слезы, потому что я никогда не видел вас у старика, когда он был жив. Он был львом, он мог сделать завтрак из вас. Но теперь, когда он умер...»

Но он жил столь полно, что и его смерть была прекрасной. В последний момент он позвал меня, взял мою руку в свою и сказал: «Я жил полноценно и ни о чем не жалею. Запомни это: никогда никого не слушай, прислушайся к своему собственному сердцу».

Поэтому я сказал соседям: «Не нужно рыдать о человеке, который жил так счастливо, так прекрасно. Когда умрет ваш дед, можете рыдать — и запомните, я не приду даже утешить вас».

Они не могли понять, о чем я говорю, и тогда кто-то из моей семьи затащил их внутрь: «Не разговаривайте с ним». Они сказали: «Он наговорил нам оскорблений, что наши слезы — это крокодиловы слезы».

Войдя следом, я сказал: «Радуйтесь тому, что ваш дед еще жив, утешайтесь этим — я же вижу, как наслаждается ваше сердце, что у кого-то другого умер дед. Ваш дед жив, но я хочу сказать вам, что ваш дед был мертвым всю свою жизнь!»

Они сказали: «С тобой мы не желаем разговаривать».

Я сказал: «Не важно. Я хотел прояснить вам, что все это утешение и сочувствие — для тех, кто упустил жизнь, кто упустил любовь, кто не жил согласно своим собственным устремлениям».

Мой дед был простым человеком, его не осквернили, не развратили священники. Его смерть была так же прекрасна, как его жизнь.